Анастасия Коробкова - Воскрешенные
Он успел испугаться, что Денис исчезнет раньше, чем он выйдет из домика, но, едва спрыгнув с крыльца, увидел его — стоящего и ждущего.
— Мне нужно задать тебе один вопрос…
Учитывая прошлое, Герману стоило более точно формулировать просьбу, ведь Денис, не прощавший ему промахов, мог вывернуть эти слова наизнанку: задать вопрос — пожалуйста, а вот получить ответ… Но прошлое прошло.
— Потому что в раннем детстве, когда я был болен, мне влили ее кровь.
Герман застыл. Тайна, давно его мучавшая, раскрылась так внезапно, что он не смог сразу это осознать.
— И всё? — боясь отпустить Дениса до того, как вместо раскрытой тайны появятся новые, спросил он.
— Всё.
Что ж, и на том спасибо. Уже есть что анализировать и даже…
— Это чистая случайность, — вдруг предостерег Денис. — Я был изменен болезнью, поэтому выжил и выздоровел. На самом деле протокровь убивает. Она яд.
Последние, самые короткие лова, впились в Германа, как огненные стрелы. Он не заметил, как исчез Денис, но чувствовал, что узнал гораздо больше, чем услышал.
Она — яд…
II
Фантом не вернулся. По пробелу в памяти, осознание которого вдруг настигло меня на вершине Дарха, я поняла, что раздваивалась, но секундного чувства оцепенения, сопровождавшего возвращение фантома, не испытала. Что с ним случилось? Броня не сработала, и я погибла? Заснула? Потеряла сознание? Попытки увидеть вокруг себя какое-нибудь другое место успеха не достигли — сознание сейчас у меня было только одно… Что же случилось?
Вот что значит — быть не в себе.
В другой раз история повторилась. Это уже говорило за привыкание, версию о котором высказал Дарх: мол, возвращение частиц в клетки стало привычным организму, и он уже не реагирует на это нервными отзывами, — но нет. На следующий день фантом вернулся с «эффектом».
Кое-что объяснили парни-островитяне.
Сначала у всех них появилась странная привычка при встрече смотреть на мою левую руку. Когда я, потерявшись в догадках, прямо спросила, что они там ищут, мне просто ответили:
— Кольцо. Когда его нет, ты тихая и неразговорчивая. Когда оно есть, правда, тоже не всегда болтаешь, но уж если нет — с тобой вообще разговаривать бесполезно.
Угу, значит, камень-сестра не разделяется. Значит, я еще и без грудины разгуливаю…
А после разделения, стало быть, я стараюсь делать как можно меньше того, о чем жалко забыть. Ничего себе жизнь усложнилась.
Однажды, «придя в себя», я увидела, что сжимаю в ладони записку — маленький обрывок журнальной страницы, на которой сама же написала несколько слов: «Я все рассказала братьям». М-м-м, не помнить такое! Вот ведь…
Потом выяснилось, что фантомы заимели привычку наведываться во вражеские корабли. Именно там, спустя немного времени, их сознание гасло.
Наверное, они все-таки гибли. Как поступил бы кто угодно, если бы обнаружил на борту врага? Убил бы, конечно. Или другим способом обезвредил…
За каким чертом фантомы туда перлись, я поняла, когда сама, явившись на боль кого-то из парней, увидела корабль вблизи. Меня мгновенно охватило такое непреодолимое любопытство, что я ничего с собой поделать не могла — как же, всего-то метров пятнадцать, и можно увидеть, как у них там внутри все устроено, а если удастся, то и сломать что-нибудь, или разобраться, где в корабле уязвимые места! Да просто жутко интересно побывать дома у инопланетян!
Я и пошла было туда, но парни, готовые к этому, схватили меня за обе руки. О том, что произошло дальше, можно только догадываться, потому что в свой следующий миг я оказалась в обществе Тима и Юрки у крыльца их временного убежища. Фантом не вернулся. Провал в памяти налицо.
Я тихо ругнулась.
— Что? — нетерпеливо спросил Тим.
— А о чем я только что говорила? — сильно опасаясь показаться идиоткой, переспросила я.
— О том, что там как в киселе плаваешь, — напомнил Юрка.
— Да? — искренне удивилась я и подавила порыв его расцеловать — значит, в раздвоенном состоянии я до сих пор могу транслировать самой себе окружающую картину, а теперь хоть примерно знаю, что внутри «тарелки»!
— А сейчас что? — требовал Тим.
— Ничего, — пришлось его разочаровать. — Я там отключилась. Так каждый раз происходит. Я еще никогда оттуда не возвращалась.
— Гм, — за спиной Юрки произнес Герман. — Это значит, ты каждый раз уменьшаешься. Ась, постарайся в следующий раз туда не лезть, ладно?
— Не ладно, — разозлилась я. — Когда-нибудь да повезет, меня еще много.
Тим закатил глаза. Юрка опустил голову. Герман нахмурился.
…Там как в киселе плаваешь. Как это?
— Вы бы это видели! — жалобно произнес стоявший рядом Стас. — Держу ее за руку, за другую держит Витька, и вдруг хлоп! — точно такая же перед нами. Я не успел понять, что случилось, а вторая уже поднимается и летит к кораблю. Ася, ты как это делаешь?!
Все посмотрели на меня, наивно считая, что прямо сейчас услышат что-то понятное.
— Ну… я командую маленьким частичкам самых маленьких составных частичек меня отделиться и собраться рядом, — так и не найдя подходящей лжи, сказала я. — А потом вернуться. Но это само собой получается, когда дело сделано…
— Только проблема в том, — глядя мне в глаза, добавил Герман, — что, «придя в себя», ты не можешь соединить два сознания и в итоге ничего не помнишь. Бессмысленно туда ходить. Ты только гибнешь, и ничего больше.
— Нет! — возмутилась я. — Отдельные фрагменты вспоминаются, когда… Ну, в общем…
Смогла же я вспомнить Юрку с Женькой и Игорем на фоне промышленного пейзажа… Или нет? Ой, не стоит спрашивать его об этом при Германе — засмеет.
Пробормотав: «До свидания» (боюсь, жалко и неуверенно), — я повернулась, чтобы отправиться к Дарху.
— Подожди! — крикнул Герман. — Давай поговорим!
Я застыла от незнания, что ответить или что сделать, и все, стоявшие рядом, мигом навострили уши. Стараясь спрятать загадочную радость в глазах, Тим быстро спохватился и потянул за руку Юрку, уводя куда-то в сторонку.
— Зачем тебе уходить? — проводив их недобрым взглядом, спросил Герман. — А главное, куда ты уходишь?
Он был зол — и на что? Не на меня же?
Он явно что-то ненавидел, но не меня. Его злило все, кроме меня, и больше всего — мои уходы…
А я опять теряла волю от его взгляда и звука голоса, заполнивших все вокруг, в которых заключалась вся сила сущего на этой планете, то, ради чего только и стоило появиться на свет, та мощь, которую я вспомнила перед самой смертью и которая (сейчас, вдруг, озарило!) дала мне возможность остаться собой после воскрешения. Этот взгляд, этот голос делали меня центром мира, они давали мне веру в то, что ничего здесь без меня не случится, что все расстояния здесь и все события — в моих руках.
