Александр Мартынов - В заповедной глуши
Может, подняться наверх? Валька решительно встал, надвинул капюшон. Да, надо наверх. Хотя бы просто посмотреть, как и что.
Дверь в бункер тоже не была заперта. Вальке почему-то представлялось, что снаружи — яркий солнечный день, и он зажмурился… но там по-прежнему мокли осенние деревья под холодным дождём, кисла чёрная земля и было почти безлюдно. Только по этому странному полуразрушенному городку — за домами неподалёку, самыми обычными, но разваленными — ехал жёлто-серо-зелёный УАЗ, да возле вчерашних ворот (они были рядом, оказывается) гарцевали трое верховых — с автоматами.
Валька ступил на бетонную дорожку. При виде этого пейзажа совершенно не верилось, что внизу — благоустроенный чистый город с полуфантастической техникой. Мальчишка даже оглянулся на «свой» бетонный сарайчик. Приснилось, что ли?..
— Валентин? — окликнули его. Мальчишка повернулся на голос — поворот тела скрыл другое движение: как он положил руку на ТТ, большим пальцем сбросив ремешок крепления.
Его окликал рослый худой человек (щёки ввалились, полувоенная одежда как будто на палки наброшена), стоявший на параллельной тропинке.
— Вы меня? — Валька чуть наклонил голову. Мужчина махнул рукой:
— Я Олег Иванович. Михал Святославич меня предупредил, что ты, возможно, заскучаешь и просил тебе показать, что захочешь.
— Да? — учтиво, но слегка недоверчиво спросил Валька. — Мне он ничего не говорил.
Олег Иванович кивнул:
— Ну что ж, разумный подход. Но уверяю тебя, что тут, — он показал рукой вокруг, — самое безопасное место в мире. И потом: у тебя ведь пистолет, да и вряд ли я смогу тебя скрутить…
Валька засмеялся. Каким-то чувством — возникшим уже довольно давно — он понял, что это и в самом деле хороший человек. И ловко перепрыгнул на соседнюю тропинку.
— Но я не знаю, что хочу смотреть. Что тут вообще? — он пожал плечами.
Олег Иванович внимательно смерил мальчишку взглядом.
— Ну что ж, — медленно начал он, — тогда я сам решу, если ты не против. Пошли?..
— … Что здесь? — невольным шёпотом спросил Валька. Неяркий, но ровный свет заливал все углы длинного помещения, стены которого занимали ровные ряды полок с установленными на них бесконечными полосками коробок лазерных дисков.
— Здесь, — слегка торжественно ответил его сопровождающий, — хранятся в оцифрованном виде все достижения человечества. От наскальных росписей до картин Глазунова. От речей Платона до детских книг конца ХХ века. Это банк данных, который позволит начинать не с нуля. Когда придёт срок.
— И упала на землю звезда, — прошептал Валька, озирая ряды полок. — И имя той звезде
— Полынь…
— Чернобыль, — отозвался Олег Иванович. — Да. Третий ангел уже вострубил…
— Вы готовитесь к большой войне? — спросил Валька, подходя к одной из полок и взглядом прося разрешения. Олег Иванович кивнул и ответил:
— Нет. К концу света.
На взятой Валькой коробке была табличка:
Живопись. Франция. ХVIII век. Часть III.
Мальчишка осторожно поставил её обратно.
— Можно… я здесь ещё… посмотрю? — спросил он. Олег Иванович кивнул и какое-то время смотрел, как мальчик идёт вдоль полок, касаясь их пальцами, снимая то одну, то другую коробку.
Потом мужчина вышел в коридор.
Валька не обратил внимания.
* * *Дождь шёл по-прежнему. Михал Святославич налил Вальке какао из термоса, а сам отхлебнул прямо через край и с удовольствием выдохнул:
— Ххххххх… Вот что, Валентин. Твои родители по-прежнему под следствием. В Бутырке. В разных камерах, в одиночках. Им инкриминируют в первую очередь финансирование ОПГ — организованных преступных группировок. Больше ни о чём серьёзном речь не идёт. Но им грозит, по предварительным прикидкам, солидный срок. Отцу — до 15 лет, матери — до пяти. Нашлись «потерпевшие» от них.
— От отца — понятно, — криво усмехнулся Валька. — Но от матери-то кто потерпел?
Михал Святославич вздохнул и сделал странное движение — Вальке показалось, что лесник хотел потрепать его по волосам:
— Но тут не в этом дело, Валентин… Если их посадят… в общем, я узнал. Их убьют. Во время медосмотра скорее всего. Где-то через год-полтора, чтобы не было подозрений.
В пальцах Вальки треснул стакан. Горячая жидкость выплеснулась ему на руку.
— Так, — сказал Валька. — А. Да. Конечно… — он присел, поболтал рукой в луже.
— Следствие будет идти ещё не меньше полугода, наверняка — больше, — продолжал Михал Святославич. Мальчишка не видел его искажённого мукой лица. — Будет сделано всё возможное. Вплоть до — если иные выходы будут исчерпаны — налёта на конвой при перевозке… Валя, мальчик! — Михал Святославич с силой поднял мальчишку на ноги. — Ну! Не надо! Ты не один. Мы выручим твоих. Мы обязательно их выручим. Верь! Мы сильнее!
Валька поднял лицо. В свете фонаря над площадкой Михал Святославич увидел его — и испугался. Испугался узнавания. Он видел такие лица когда-то… давно… когда пятеро бойцов во главе с капитаном Ельжевским прошли через полсотни духов, изрубив, искромсав и смяв их, как манекены.
— Вы думали, я плачу? — странно спросил мальчик. И улыбнулся: — Нет, я не плачу… Олег Иванович сказал мне, что тут есть кузнец. Хороший, настоящий кузнец… Михал Святославич… Он не мог бы сделать мне нож? Говорят, он делает какие-то особенные ножи. Мне так сказали. Мне нужно. Правда нужно, дядя Михал, — с силой добавил он.
Лесник несколько секунд смотрел на мальчишку. Потом кивнул:
— Идём.
* * *Тропинка вилась по косогору между густых мокрых кустов. Впереди — казалось, вдали — горел огонёк. Валька молчал всю дорогу, молчал и шагавший впереди Михал Святославич. И приземистый домик, чем-то похожий на коробку из-под ботинок, вынырнул из темноты неожиданно, словно из-под земли вырос.
Изнутри домика доносились уханье, грохот, шипение, лязг, ворчание, прочие странноватые и просто не очень-то приятные звуки — но их перекрывало могучее пение:
— Я узнал, что люди… такие сильные,
В них налита кровь, жизнь дающая,
И любой удар они выдержат
Ведь не зря железо покорно им.
Ловкой ковкой бить… раскаленное,
И творить… творить — вновь иллюзию,
Им огонь не страшен, и в пламени
Они видят сон, сон спасения!
Голос у певца в самом деле был хороший, как у солиста какого-нибудь многомедального хора, только с небольшой хрипотцой. Валька заслушался, а Михал Святославич не мешал ему…
— Я узнал, что люди… такие крепкие,
Разрывают сталь, словно ниточку,
Оставляя огонь сознания,
Различающий темное… светлое
И не даром ввысь устремляются
К небосклону, виды видавшему,
Люди, крылья себе сковавшие,
Золотыми точками ставшие.
И кипящий жар — мерно под воду,
Раскалить! а потом…стужею…
Заживут все ожоги медленно,
И отмоется пепел с фартука.
Я узнал, что люди… такие слабые —
Телефона обломки по полу!
Батарейки звенят, обижены,
По углам разлетевшись слезами.
Ведь за твердостью молодецкою,
И той прытью — небесной скоростью
Притаился рассудок тоненький…
Пощади! Убери-ка рученьки!..
Я оставлю гореть без памяти
Раздраженное сердце витязя…
Знаешь… люди такие слабые,
Только с виду они… железные[55]
— Пошли, — подтолкнул вздрогнувшего Вальку Михал Святославич.
