Андрей Кокотюха - Червоный
— Не мог… — выдавил я, преодолевая жгучую боль. — Потом… Я не стрелял бы… Знаешь…
— Ты молчи, молчи, — Червоный положил руку мне на лоб. — Как же так, ну как…
— У вас что?
— Нормально все, — послышался рядом голос Лютого, и я увидел его у себя над головой. — Раскололи орешек. Выход есть, свобода, Виктор.
— Не для меня…
Червоный вздохнул, выпрямился.
— Выходит, нет у нас машиниста, друг Лютый. Куда его с собой…
Может, он еще что-то говорил. Но боль становилась сильнее меня. Я даже не чувствовал холода — постепенно погружался в мягкую вату, которая неизвестно откуда взялась здесь, в лагере, в темную воркутинскую ночь. Последнее, что уловило ухо, — скрип снега, отдаленные звуки выстрелов, далекие победные крики…
Потом наконец наступила тьма — настоящая, густая и безмолвная.
18
Меня выходила Тамила Супрунова.
Когда все закончилось, она никому ни слова не сказала о том, что в ту ночь я был вместе с Червоным и другими бандеровцами. Ничего не объяснила и мне. Сам догадался о причине хорошего и заботливого к себе отношения. Знаю только: когда Червоный и Лютый оставили меня и пошли к своим, чтобы попробовать завершить начатое, женщина, потерявшая надежду на спасение, подползла ко мне, подхватила, волоком затащила внутрь здания, нашла все необходимое и перевязала рану. Потом узнал: Тамила в свое время тоже нюхала порох, была военным врачом, а в управление лагерей перебралась после гибели фронтового мужа, какого-то полковника.
Она же добилась, чтобы после выздоровления я был при больнице, и меня сделали санитаром. Попытку бегства не шили: отчасти помогли показания Супруновой, отчасти то, что судить и навешивать новые сроки надо было всему лагерному контингенту без исключения. А оказалось, Червоный правильно говорил: не все, даже «враги народа», знали, как себя вести, когда вокруг бунт, убивают солдат и офицеров, режут друг друга и поджигают барак. Подавляющее большинство заключенных даже не пытались выйти за пределы лагеря. Более того — даже не рискнули приблизиться к периметру.
Поэтому, как я узнал от Тамилы, судили уголовников, которые разбежались, когда Данила Червоный вывел свою группу за лагерные ворота.
Им удалось, хотя и ценой потерь, подавить отчаянное сопротивление конвоя, завладеть оружием и до рассвета марш-броском добраться до поселка. Там, на околице, навстречу уже выдвигалась автоколонна — солдаты в кузовах трех грузовиков. Развернувшись в боевом порядке, бандеровцы и численно меньшие «лесные братья» дали бой. Когда закончились патроны, а это случилось, судя по всему, очень быстро, заключенные пошли врукопашную.
Им удалось заставить солдат отступить, оставив одну машину — восставшие просто отбили грузовик. Все, кто остался жив, вооружились заново. Среди заключенных нашелся тот, кто умел держать руль, они загрузились в кузов и поехали по единственному маршруту — в тайгу, стараясь обогнуть поселок сбоку и все-таки прорваться на Воркуту.
У них это получилось — успешному передвижению отчасти способствовала паника. Но сначала заключенные сбились с дороги, потом, когда разобрались, в баке полуторки вышел весь бензин: оказывается, бак был неполным. Тогда вооруженные заключенные пошли пешком — другого варианта у них не было.
Под вечер добрались до небольшой, в двенадцать домов, деревни. Там застрелили местного милиционера, который сдуру требовал сдаться, стали лагерем в двух домах, отогрелись и поели: впервые за долгое время они питались человеческой едой. А под утро деревню окружила регулярная армейская часть. Говорят, откуда-то пригнали даже два транспортера. Подробностей от докторши узнать я не мог, она сама не все знала. Выведывать же не хотел, чтобы мой интерес не восприняли как нездоровый.
Ну а потом…
Я вот так, при больнице, дотянул до 1953 года, без нескольких месяцев — десять лет из пятнадцати присужденных. Весной умер Сталин, летом меня и еще кучу народа вызвали с вещами, доставили в Воркуту, там выдали какие-то бумажки о пересмотре дела и досрочное освобождение. Потом, уже в Ленинграде, еще долго ходил, брал разные справки о реабилитации, но не дали. Или дали, но какие-то не такие… Я же особисту по морде заехал, а разве другой особист такого помилует, даже задним числом? Скостили треть срока — и будь здоров…
Еще через какое-то время вызвали в КГБ, бледный юноша сухо предупредил, что проживать в черте города я не могу, и посоветовал перебраться в Ленинградскую область, даже обещал поспособствовать с работой. Между прочим напомнил — лучше бы я поменьше говорил о своем уголовном прошлом.
Так и сказал, представляете: у-го-лов-ном. Судимость с меня же не сняли, только выпустили на волю досрочно. Дело не фабриковали, сам себя я не оговаривал, значит, сидел справедливо, а то, что оттянул две трети срока, — гуманизм власти, не иначе… Вот примерно на что намекнул их бледненький молодой сотрудник.
Но вас не это интересует… Конечно, конечно, не извиняйтесь, все прекрасно понимаю. Итак, Червоный…
Все, что я знаю теперь: вооруженные заключенные держались четыре часа. Живых осталось очень мало, четверо или пятеро, среди них Марат Дорохов и одноглазый литовец Томас.
Их лечили, чтобы судить и добавить срок по максимуму. Через год, когда Сталин вернул смертную казнь, их дела пересмотрели и присудили каждому расстрел.
Всех, кто оказывал вооруженное сопротивление, привезли в лагерь, сбросили тела на плацу навзничь и провели мимо них строй заключенных. И так трижды. Это рассказал доцент Шлихт — потом, когда имел возможность наведываться ко мне. Именно он, по привычке настороженно озираясь вокруг себя, полушепотом сказал: Червоного среди мертвых не было.
Точнее так: он, Борис Исаакович Шлихт, на плацу среди выложенных навзничь трупов Червоного не увидел. Или не узнал: хотя там лежали и Лютый с простреленной головой, и Ворон, с грудью, изрешеченной пулями, и все остальные, с кем мы делили барак. Даже трупы Коли Тайги, Шарика и других уголовников, в том числе тех, кого выловили потом в окрестностях Воркуты, лежали там. Их узнать было можно. Червоного же не было…
Между тем Шлихт обмолвился: лежали там, рядом с пригодными для опознания мертвецами, несколько человек с залитыми кровью лицами. Конечно, кто же их будет отмывать, смывать кровь, чтобы все увидели эти лица?!
Может, Данила Червоный был одним из них.
Может, нет.
Если вы ждете от меня готового ответа — его не будет…
Киев
Октябрь — декабрь 2011 года
Благодарность
