Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин
— Молодой человек! Попрошу на выход!
Бесцеремонность старухи, молчаливость Ольги, шлынданье по комнате её подруги, необходимость немедленно уйти наполнили мою душу раздражением, сожалением, огорчением, разочарованием. «Зачем? Ну, зачем я припёрся сюда? Болван! Не пошёл в педучилище. Там такие чувихи! Какой дурак!».
Так думал я, надевая бушлат «пред грозныя очи» вахтёрши, ожидавшей меня у открытой двери. Сухо попрощался с Ольгой. Ошеломлённый такой, не располагавшей к любви, обстановкой, я даже забыл спросить у Ольги адрес и не оставил ей свой.
Мела позёмка. Пустой, грязный и холодный трамвай вёз меня до вокзала. Холодно, пусто и противно было и на душе. Возвращаться в Боровлянку не хотелось. Что там делать? Опять чистить стайки? Нянчить маленькую Людку в отсутствие матери? Для этого ли я так тщательно готовился к отпуску, так ждал его?
До отправления последней элекрички до Тогучина оставались считанные минуты. Едва я, запыхавшись, вбежал в вагон, как двери закрылись за мной. В полупустом салоне, пристроившись у тёмного окна, я понуро сидел, коротая часы монотонной езды и размышляя о своём незавидном положении. Я впервые особенно остро ощутил неполноценность безденежного существования. И причина неудачной поездки к Ольге — пустые карманы. Были бы деньги — купил бы костюм, пригласил бы её в кафе. Потом в номер гостиницы. Там вино, конфеты. Духи бы подарил или перстенёк золотой. Эх…
— Разрешите присесть рядом, товарищ моряк? Что такой грустный и печальный вид?
Средних лет мужчина, не дожидаясь ответа, придвинулся ближе. По виду — интеллигент. В поношенном сером пальто. Мятые брюки, потёртая шляпа. Съехавший на сторону залоснившийся галстук. Не первой свежести воротник рубашки. Затасканный портфель. Очки с толстыми линзами. На ногах разбитые в дрободан боты «прощай, молодость». Шерстяной клетчатый шарф служил интеллигенту носовым платком. Он высморкался в него, снял очки, подслеповато глядя с добродушно–заискивающей улыбкой, оголяя прокуренные жёлтые зубы. Лицо усталое, небритое, с блеклыми, навыкате, глазами и красноватым носом.
— В отпуск прибыли, товарищ моряк? На Тихоокеанском служите? Прекрасно! Море — это замечательно! Дальние походы… Чужеземные страны… Пальмы, бананы, обезьяны… И женщины! Как романтично! А я, к сожалению, скромный учитель словесности в Тогучинской средней школе. Тоже в юности о морях–океанах мечтал. Не довелось покорять женские сердца морским мундиром. Теперь всё, брат. В Новосибирск мотаюсь к врачу. Половым бессилием страдаю. Импотенцией, по–научному. Лекарство дали. Сильный возбудитель. Мертвеца подымет.
Незнакомец пошарил по карманам, извлёк замызганный пузырёк с прозрачной жидкостью. Пальцы интеллигента заметно подрагивали.
— Пан–то–крин, — по слогам прочитал «учитель словесности» надпись на этикетке. — Из оленьих рогов–пантов его делают. Дехвицит! Врач предупредил: «Передозировка опасна». Ежли несколько капель этого чудо–лекарства капнуть, к примеру, девке в вино али в чай — всё! Хана! Прощай, невинность! Взбеситца, как молодая кобылица при виде резвого жеребца. Тут, брат, главное, момент не прозевать… Как глазки заблестели — шабаш! Веди и она твоя. Во, брат, какое снадобье выдал мне врач. По блату, конешно… Я евошного оболтуса грамоте учил… На одни пятёрки вытянул балбеса. В институт ноне поступил… В энтов, как бишь его, в корперативной торговли. Вот папаша евошный меня и отблагодарил препаратом дехвицитным. Да только интересу мне никакого. Уж коли хрен сам не маячит, нечего его силком принуждать. Хошь тебе уступлю пузырёк? — предложил мужчина, сотрясаясь как в ознобе.
— Зачем? На здоровье не жалуюсь. Без надобности мне лекарство.
— В том–то и весь вопрос! Понятно, к тебе можно партиями тёлок на огул водить. Управишься. Да не всяка на уговоры поддаётца… Чё на них время в отпуске тратить, балясы точить понапрасну? Тут … Как его… бишь? Стимулятор нужон. Плеснул чувихе пантокринчику в рюмку и готова. Приехали! Но не мешкай, не зевай, матрос. Иначе дама растележетца, где есть. За столом, в компании — ей без разницы. Бельмы вытаращит, про все приличия забудет. Как бешена сделатца… Порвать может, ежли не удовлетворить без промедлений. Опомнитца опосля, как припадошная: «Где я, что со мной?». А тебе чё? Сама ведь далась. Успеешь утащить девку в укромное место до того, как невтерпёж ей станет, то и дело в шляпе. Ну, так чё, берёшь пузырёк? За три рубли? Не переборщи, смотри. Пузырёк пантокрина быкам разводят на одно ведро… для повышения возбудимости к коровам. Две–три капли в рюмку вина — в аккурат будет… Как глазки заблестят — смело бери и веди. И она — твоя!
Я без колебаний отдал «интеллигенту» три рубля, оставленные на дорогу в Боровлянку. За такое чудо–средство приводить в охоту самых стойких девок я готов добираться на своих двоих, прошагать пешком двадцать пять километров. Впервой ли мне? Три года мерял шагами двадцать километров до Вассинской школы и обратно. Кстати, завтра у Катьки Наумовой день рождения. Приглашала гундосая трампампушка. Так и быть, испытаю на ней действие волшебного препарата.
Нет смысла дожидаться утра. Денег на проезд всё равно нет. И я отважился в ночь пойти в Боровлянку пешком. В лёгких хромовых ботиночках. В бескозырочке. Без перчаток. Приподняв ворот бушлата, засунув руки в карманы., бодро потопал в родное село. Благо, не ударил мороз. Пушистые снежинки вились перед глазами, завихряясь под утро в буран. С рассветом, еле держась на окоченевших ногах от усталости, поднялся на крыльцо своего дома. Упал, не раздеваясь, на кровать и проспал бы Катькин день рождения, кабы не мать, растолкавшая меня с просьбой натаскать сена корове.
Вечером в просторной хате Наумовых собралась деревенская молодёжь. Я заиграл на гармошке, и девчонки дружно запели:
Волны пенятся, мачты кренятся,
Ветер гонит облака,
Ночь беззвёздная, море грозное,
И тоска берёт моряка.
Полногрудая Катька на правах хозяйки подавала на стол закуски. Выпив очередную рюмку портвейна, бегала на кухню, не забывая одарить меня многообещающим взглядом. Подставляла тарелки с чем–нибудь вкусным.
— Ешь, Гена, ешь.
Наполняла самогонкой стакан, подавала мне.
— Пей, Гена, пей.
Оказывала и другие знаки внимания. Подвигая блюдо, как бы невзначай наваливалась на меня грудью. Словно бы ненароком шутливо хватала мою руку, ложила себе на колени. Я тотчас под столом подвигал руку выше, к бедру, задирая шуршащее крепдешиновое платье. Катька вскакивала, бежала на кухню. Её рюмка, отпитая до половины, стояла возле меня. Незаметно плеснуть в неё из пузырька не составило труда. Однако, я поспешил и нечаянно вылил в рюмку всё лекарство. Что–то теперь будет?!
