Луи Буссенар - Новые приключения парижанина
Он протянул друзьям руку.
Тотора еще терзали сомнения:
— Позволь спросить только об одном, милый Жамбоно: правда ли, что тебе приходилось есть человечину?
Негр раздраженно отмахнулся.
— Черт побери! Оставьте же, наконец, меня в покое. Дайте каждому делать то, что он хочет и может!
Глаза его вспыхнули недобрым огоньком.
Тотор, не обращая внимания на Мериноса, который то и дело дергал его за рукав, грубо оборвал колдуна.
Но вдруг в ночной тиши грохнул выстрел, послышались душераздирающие крики, а затем взрывы, точно началось извержение вулкана.
Ламбоно мгновенно вскочил на ноги.
— Что происходит? — хором спросили Тотор и Меринос.
— А происходит то, что арабы — торговцы живым товаром, ваши друзья, ваши союзники, искатели рабов — напали на беззащитную деревню. Пошевеливайтесь, если хотите спастись!
— Бежать? Ни за что на свете! — отвечал Тотор. — Мы ваши гости и будем сражаться вместе с вами.
— Тогда берите оружие, и вперед! — скомандовал колдун.
И все трое выбежали на улицу.
ГЛАВА 4
На границе с Камеруном. — Два эльзасца. — Кто идет? — Араб бен Тайуб. — Выполнить приказ. — Подозрения Ганса Риммера.
Конго, как известно, разделено между двумя державами, Бельгией и Францией. Французское Конго граничит с Камеруном, колонией Германии. Камерун, в некотором роде, как бы врезается во французские владения, и дипломатам пришлось затратить неимоверные усилия, чтобы определить границы двух стран, особенно в районе озера Чад, тем паче что местность между 4 и 6 градусами северной широты практически почти не изучена: экспедиции Мизона, Крампеля[21], Дибовского и Мэтра лишь торопливо прошли по этому району, ибо отважным исследователям постоянно угрожала смертельная опасность, и угроза их жизни исходила от представителей местных племен, у коих один вид белого человека вызывал одновременно глубочайшее изумление и неподдельный ужас.
Четко обозначенные на бумаге, границы между немецкой и французской территориями на самом деле размыты. И наши соседи из Камеруна используют любой удобный случай, чтобы нарушить дипломатические договоренности, если это отвечает их интересам.
Так, в ту самую ночь, когда происходили события, о которых рассказано в предыдущих главах, посреди Французского Конго, в десяти лье от камерунской границы и в пяти лье от деревни, куда попали Тотор и Меринос, два солдата в немецкой униформе перешептывались на эльзасском наречии:
— Сержант! — ворчал первый. — Как думаешь, долго нам еще здесь прохлаждаться?
— Donnerwetter![22] — отвечал второй. — Откуда мне знать? Черт его знает, что задумал наш лейтенант!
— Тебе не кажется подозрительным, что нас среди ночи пригнали на французскую территорию? В этой ложбине только и жди неприятностей от тех поганых бабуинов, что там засели.
Помолчали. Потом снова заговорил первый:
— Послушай, Ганс! Я по горло сыт этой кошмарной жизнью. Долго не выдержу.
— Что ты хочешь сказать? Разве моя жизнь лучше твоей?
— Ax! Min Alter![23] Можно ли сравнивать? Не сердись, но ты почти немец, твои родители голосовали за Германию[24], ты остался в стране, несешь военную службу. Словом, все чин чином.
— Тебе хорошо известно, что я участвовал в бунте и именно поэтому, как и ты, нахожусь здесь.
— И все-таки это не одно и то же. Я француз, родился во Франции у родителей, которые живут во Франции.
— И которые, однако, не позаботились о необходимых формальностях, чтобы избавить тебя от немецкой воинской повинности.
— О! Бедняги! Я не захотел этого. Они уехали из Эльзаса после войны, бросив все: маленькую ферму, друзей, родных. Начали новую жизнь в Париже. Родился я. Они думали только обо мне, ничего не пожалели, чтобы дать мне хорошее образование. Они так наивны! Когда я сказал, что хочу навестить старую бабушку там, в Саверне, им и в голову не пришло ничего дурного!
— Там-то тебя и замели как уклоняющегося от воинской повинности. Ты кричал, протестовал, даже бежать пытался.
— Меня отдали под трибунал. Ах! Судьи — жестокие люди! Я кричал: «Я не немец! Я француз!» Они даже не слушали. А поскольку я оскорбил их, показав кулак, меня сначала приговорили к трем месяцам заточения в крепости. А оттуда направили в колониальные войска под команду к этому надсмотрщику, мерзкому пруссаку, лейтенанту Штерманну, который травит меня.
— Сколько лет дали?
— Еще три долгих года, но я не доживу. То, что происходит здесь, возмутительно. Негров вербуют, чтобы грабить и убивать их же сородичей. А как ожесточаются наши солдаты! Просто звереют. Все это бесит меня. Чувствую: настанет день, когда не смогу больше терпеть. Француз не палач.
— Дружище! Не задирай нос. Ты еще скажешь, что мне, мол, легче: через две недели демобилизуюсь и уеду. Но ведь и я отбыл здесь три жутких года. Почему никто не попытался вытащить тебя? Родные, отец?
При упоминании о родных глаза француза наполнились слезами.
— О да! Мой отец! Знаешь, что произошло? Когда новость о моем аресте долетела до Парижа, мама была так потрясена, что две недели спустя ее уже провожали на кладбище.
— Бедный мой дружище!
— А отец! Он как-то бодрился, не вешал носа, обращался всюду: к офицерам, депутатам, министрам. Дошел до самого министра иностранных дел.
— И что же ему ответили?
— Что ничем не могут помочь, что отношения с немцами не отрегулированы и что рыпаться не стоит.
— Ты писа́л ему?
— Редко. Что я мог ему сказать? Что раздражен и несчастен? Я доставляю ему много горя, и это разрывает мне сердце. Тем хуже! Подохну тут, и, думаю, довольно скоро.
— Выдумки!
Однако первый продолжал в том же духе, будто бы и не слышал:
— Хочу попросить тебя кое о чем.
— Дорогой друг! Для тебя мне и жизни не жаль.
— Все гораздо проще. Меня зовут Ганс Риммер.
— А меня Петер Ланц… дальше?
— Мой отец живет в Париже, на Монмартре. Сапожничает в мастерской, что на углу улицы Сен-Жозеф. Запомнишь?
— Постараюсь. Я неплохо ориентируюсь.
— Хорошо! Поскольку через две недели, а может, и раньше ты выберешься из этого ада и отправишься в Эльзас, обещай, как только сможешь, съездить в Париж.
— Можешь не сомневаться, так и будет. Моя самая заветная мечта — перестать быть пруссаком и работать в Париже.
— Навести моего доброго старого отца и расскажи обо всем: о наших страданиях, унижениях. Расскажи о том, что видел и что еще увидишь. Постарайся утешить его, объясни, что я всем сердцем люблю его и Францию.
