Абрам Вулис - Хрустальный ключ
Искать удачу в этот ранний час можно было только в канцелярии промкомбината: за безуспешными поисками налимовского личного дела, за изучением толстенных канцелярских книг, в которые секретарша директора на протяжении десятилетий старательно вносила номера и наименования исходящих бумаг. Справка Налимова в 1961 году зарегистрирована не была. Уже ни на что не надеясь, я спросил молчаливую секретаршу, не знакома ли ей эта фамилия. Секретарша, оторвавшись от писанины, взглянула на меня поверх очков, уничтожающе высказалась в том смысле, что посторонним она отчет давать не обязана, но потом признала: да, да, — почти по Чехову — эту рыбью фамилию она когда-то слышала. И запомнила, потому что накануне муж привез с рыбалки налима (тоже чеховская, между прочим, рыба). Фамилию эту по слогам продиктовал машинистке тогдашний начальник сбыта Суздальцев Митрофан Анисимович: «Дана настоящая товарищу Налимову в том…». Подписал за директора, копии не оставил и регистрировать не стал.
Норцова в управлении не было. Я не на шутку встревожился. Еще бы — младенец в роли затаившегося тигра. Смешно, при условии, что ничего чрезвычайного не произошло. И совсем не смешно, если… Я передал наши находки криминалистам, намереваясь ехать на Новую, как в комнату колобком вкатился мой Олег.
Как доложил Олег, около двенадцати в прихожей задребезжал звонок и, поколебавшись мгновенье, практикант распахнул дверь. На пороге стоял сухощавый человек лет сорока пяти. При виде Норцова он несколько смутился: «Вы приятель Назыма Назаровича? Простите, не имею чести… А сам хозяин дома не ночует?» Норцов ответил, что не ночует. «Тогда мне остается пожелать вам доброй ночи», — заспешил незнакомец. «Что передать ему?» — спросил Норцов. «Передайте, что заходил Арифов», — и невнятно добавил: «Но вряд ли это вам удастся».
Приблизительно около двух часов до Норцова донеслись шорохи со стороны лоджии. Едва он задернул кушетку шторой, скрипнула балконная дверь. Жесткие всхлипы паркета прокатились вдоль стены, замерли около письменного стола, тотчас возобновились. Световые квадраты на полу поморгали, словно совершая рокировку, и за простенок между лоджиями уплыла, лягаясь, взъерошенная, гривастая тень, в которой Норцову почудился Ардальон Петрович. На столе лежал продолговатый предмет, оказавшийся при ближайшем рассмотрении старинной рукописью. Маджид?
Послышались новые звуки. Потом щелчок замка. Еще кто-то явился! Грузные шаги. Сам Налимов, пожалуй, зажег бы бра в прихожей. Но ночной посетитель предпочитал темноту. Направился к книжному шкафу, чиркнул спичкой и, прислонив дрожащий огонек к стеклу, высмотрел на средней полке увесистый том, встряхнул, как прежде встряхивали мы. Из книги, разумеется, ничего не выпало. Манускрипт оставил гостя равнодушным. Тихо захлопнул дверь и был таков.
— Как он выглядел? Или ты все отсиживался под кушеткой.
— Нет, не отсиживался. Наоборот, пошел за ним до самого его дома.
— Оставил квартиру? Где у нас гарантия, что рукопись цела?!
— Рукопись я унес, — виновато заметил Норцов.
— Час от часу не легче. А вдруг за рукописью должен был придти иностранный резидент какой-нибудь с долларами. Или Налимов… Ладно, дальше.
— Дальше — незаметно шел за гостем, соблюдая дистанцию в сотню метров, жался поближе к домам. Через полчаса на улице Тополевой номер двенадцать — домик там такой за забором — он нырнул в калитку.
— Разглядел его?
— Ага! Нос большой, мясистый, ехидный, с раздвоенным кончиком. Губа отвисшая. Брюшко. И цвет лица кирпичный. Потом я вернулся к Налимову и торчал в квартире аж до сих пор.
— Где рукопись?
Норцов протянул мне сверток, который вполне можно было принять за конфетную коробку.
— Сам завернул?
— Сам, чтоб отпечатки не стереть, — пояснил как на экзамене кругляш.
— Закинь на второй этаж, к экспертам.
Прикрыв глаза, словно сыщик из классического детектива, я погрузился в факты. Ну не то чтобы с головой, а, скажем, по пояс. Итак, некто Арифов навещает Налимова. О его исчезновении Арифову неизвестно, но он сомневается в его скором возвращении. Это, во-первых. Во-вторых, — таинственная личность — примем ее вчерне за Снеткова — подбрасывает Налимову рукопись. В-третьих, в налимовскую квартиру вваливается, по-видимому, адресат записки, которую мы накануне конфисковали.
Допустим, Арифов на самом деле не знает, что Налимов испарился. Тогда он не знает и двух других ночных посетителей. Ведь эти-то оба действуют с пониманием обстановки. Знают ли друг друга? Создается впечатление, что не знают. Во всяком случае, кирпичная физиономия (говоря условно) воспринимает рукопись, оставленную Снетковым (говоря условно) с таким же равнодушием, какое проявил бы осьминог к бриллианту в пятьсот каратов. Тоже, конечно, говоря условно.
— Вам депеша от экспертов, — это вернулся Норцов.
Абушка, то есть Абуталиев, наш графолог, сообщал:
«Сравнили записку с образцами налимовского почерка (их нам вчера доставил Максудов). Полная идентичность. Возраст записки около месяца».
Время давило на меня как стопятидесятитонный пресс. До отъезда в «Хрустальный ключ» оставались считанные часы. Пора было подвести черту под институтским разбирательством. Никто, кажется, лучше Юлдашевой в налимовских служебных делах не разбирался. Значит, следовало поговорить с Юлдашевой.
Сектор древних рукописей ответил надтреснувшим голосом Акзамова:
— Замирахон второй день больна.
Через семь минут, как только мы получили в справочном отделе адрес Юлдашевой, старенькая «Победа» увозила нас из управления. Асфальт остался позади, и машина затряслась на ухабах старого города.
Юлдашева оказалась дома. Прошлепав босоножками по цементированной тропинке, отворила нам калитку, вернулась на скамью под навесом.
— Чай? Компот? Виноград? — И в этом же ряду. — Налимова ищете? Я так и думала.
— Ищем! И вы должны нам помочь! Вот почему просим отнестись к нашим вопросам серьезно, даже если вам кажется, что они не по существу. Итак, ценят у вас в секторе Налимова как работника?
— Ценят, ценят, одна я не ценю.
— Почему же?
— Больше знаю. Не могу согласиться, — молоденькая, плутоватая Юлдашева буквально наэлектризовалась: пропали лукавые полутона во взгляде, исчезла улыбка.
— А что вы знаете? — спросил я успокоительно.
— Нечестный человек. Когда Анвар Акзамович сидит, Николай Назарович ему: вы мой учитель, вы все знаете. Когда Анвар Акзамович уйдет, он смеется, слава богу, без него, старого ворчуна, остались. За руку меня берет: Замирочка, Замирочка. А поругали на заседании, словарного разбора рукописи не сделал, — он сразу: Это Юлдашева должна делать, за это Юлдашева отвечает. Красный весь, злится. На другой день у нас банкет после защиты. Налимов тост говорит: «За мир и дружбу». Получается: Замире — дружбу. И мне так глазами делает, — Юлдашева подмигнула, отчего к ее глазам вернулось плутоватое выражение.
