Григорий Карев - Твой сын, Одесса
— Отдашь маме… А это тебе, — положил Яше на колени нож с наборным черенком.
И начал рассказывать, что живет он здесь хорошо, ест досыта, винограда и фруктов — полным-полно и море — рядом. А Яша слушал брата и снова думал о том, что был раньше Лешка веселым, бесшабашным парнем, кажется, кроме танцулек да гулянок и не интересовался ничем, слыл острословом и балагуром, а теперь, хоть и говорит много, но как-то сдержанно, невесело, будто что-то утаить хочет от Яши и все к чему-то прислушивается.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Яша.
— Рыбачу, — коротко ответил Алексей.
— С ней? — кивнул Яша в сторону тети Ксени.
— И с ней, и с другими. Тут рыбаков много.
Яша почувствовал, что Алексей не хочет рассказывать больше того, что уже сказал, ни о себе, ни о тете Ксене, ни о своей здешней жизни. Был бы на месте Алексея кто-либо из ребят, Яша показал бы ему свой характер, от того только пух полетел бы. А с братом он, оказывается, так объясниться не может.
— Пойдем домой, — неожиданно для самого себя предложил Яша.
— Нельзя мне, Яша. Я приду… Потом приду… Позже как-нибудь.
Яше стало обидно. Алексей никогда ничего не скрывал от него и вдруг — на тебе! Ему захотелось швырнуть Алексею его подарки и даже нож с наборным черенком, расплакаться и убежать. Он встал с места, отряхнул брюки:
— Ну, я пошел.
— Подожди, Яшко. Посиди еще немножко, — поднялся со скамейки и Алексей.
— Да чего же ждать? Темнеет уже.
— Ничего, — взял Алексей брата за руку. — Подожди. Может быть, и в самом деле вместе уйдем.
За калиткой заурчала и остановилась машина. Яша почувствовал, как вздрогнула рука брата. Тетя Ксеня поднялась, что-то сказала ребятишкам, и те поспешно ушли в дом, а она потащила вслед за ними корзину с виноградом.
Скрипнула калитка. Вошли двое и направились по виноградной аллейке прямо к сарайчику, к братьям Гордиенко. И чем ближе они подходили, тем шире и удивленнее раскрывались глаза Яши. Ему даже казалось, что все — беленький низенький домик, и сад, и Лешка — все это ему просто приснилось. Прямо к нему шел высокий, затянутый портупеями капитан — дядя Володя и улыбался спокойно и весело, как тогда, под Большой Аккаржей.
— Ну, здравствуй, Яков Гордиенко — капитан Хива! — протянул он сильную руку Яше. — А я уже боялся, что ты эвакуируешься со своей спецшколой. Вот и приказал Алексею вызвать тебя, так сказать, к месту службы.
Капитан оглянулся вокруг, прислушался, кивнул Алексею:
— А не пойти ли лучше в хату?
Алексей согласно кивнул головой и тотчас скрылся за виноградной шпалерой веранды, капитан обнял Яшу за плечи и повел в дом.
— Воевать в летучем отряде не передумал? — спросил капитан, переступив порог чистенькой горницы.
— Где же тот отряд, дядя Володя?
— А отряд здесь и есть. Только обмундирование в нашем отряде бойцам не положено, Яшко. Вот видишь все в гражданском. И я тоже военную форму сегодня последний день ношу. Мы — разведчики. Понятно?
— Разведчики, которые через линию фронта ходят?
— Нет, то — другие, фронтовые разведчики. Не мы через линию фронта, а фронт через нас пройдет. Все уйдут, а мы останемся и будем воевать, будем бить фашистов из подполья. Теперь понятно?
— Понятно.
— Ну коли понятно, тогда знакомься. Вот Петр Иванович Бойко, твой будущий командир.
Яша повернулся к тому, кто вошел в комнату следом за капитаном, и оторопел от удивления: перед ним, улыбаясь, стоял Вовкин отец.
— Антон Брониславович?..
Присутствующие рассмеялись.
— Э-э, Яшко! Так не годится, — устало садясь за стол, сказал капитан. — Разведчики зовутся не так, как их когда-то отец с матерью нарекли. Стал разведчиком — забудь все прошлое, даже свое имя. И ты забудь, Яша, про Антона Брониславовича Федоровича. Среди разведчиков нет такого. Есть Петр Иванович Бойко. Ясно?.. И я теперь уже не дядя Володя, а Павел Владимирович Бадаев.
— Вот это да-а.. — протянул Яша, не спуская глаз с Антона Брониславовича.
— Что ты на меня уставился, Яков? — рассмеялся Федорович, приглаживая ладонью вьющиеся красивые, как у Вовки, волосы. — Мы ведь старые знакомые, а ты и поздороваться забыл.
— Забудешь! Тут «мама» выговаривать забудешь! Мне такое наплели про вас, дядя Антон… тьфу ты, Петр Иванович!
— Небось, прежняя жена моя жаловалась? Так это, брат, дело такое…
— Она само собой… Недавно я одному фармазону за вас фонарей под глаза навешал.
— С чего бы вдруг?! — удивился Федорович.
— Дезертир, говорит, Антон Брониславович. Я ему втолковываю, что коммунист не может быть дезертиром. А он свое: дезертир да дезертир. Ну и пришлось…
— Кто же это такой? — краснея, спросил Федорович.
— Да так, один… Ну, я ему еще устрою желто-зеленую жизнь. Он еще увидит небо в мелкую крапинку, морское копыто!
— Постой, постой, Яшко, — перебил Бадаев. — Ты сам слышал, когда Федоровича называли дезертиром?
— Ну, дядя Володя! Вот честное…
— Так это же прекрасно! Завтра же попрошу в штабе написать во все райвоенкоматы письмо о розыске дезертировавшего лейтенанта стройбата Федоровича Антона Брониславовича.
— Ну что вы, Павел Владимирович! — даже сквозь сильный загар заметно было, как побледнел Федорович. — Ведь вы же знаете… Я же…
— Я все знаю, Петр Иванович! А вот фашисты не знают и документ о дезертирстве из Красной Армии может вам пригодиться. Лучшее свидетельство о благонадежности. Так-то, Петр Иванович!.. Да вы садитесь, товарищи. Или не устали за день?
Алексей и Яша присели на табуретки, только Федорович растерянно переминался с неги на ногу.
— Оно, конечно… но как бы чего не вышло…
— А по-моему, райвоенкоматы уже эвакуировались, и та штабная бумага к ним не попадет, — вставил Алексей.
— Опять же прекрасно! — усмехнулся Бадаев. — Эти письма попадут прямо в руки гестаповцев вместе с захваченной ими почтой. Наверняка!
Федорович продолжал топтаться, жалобно поглядывая большими глазами то на Алексея, то на Яшу, будто просил у них защиты. Яше жалко стало Антона Брониславовича — такой позор на себя принимать ни за что, ни про что! Дезертир! Да таких, отец рассказывал, еще в гражданскую войну без суда расстреливали!
— Надо, Петр Иванович, надо! — ободрял товарища Бадаев. — Сам же потом спасибо скажешь.
— Так дезертиром-то будет числиться Федорович, а я-то под фамилией Бойко жить буду…
— В нашем деле всяко может быть, — уже строго сказал Бадаев. — А вдруг тебя опознают и донесут в гестапо, что Бойко и Федорович одно и то же лицо? Вот ты тогда и скажешь, что в дезертирах, мол, пришлось фамилию сменить… А ты, — повернулся Бадаев к Яше, — встретишь своего знакомого, скажи, что, действительно, Федорович сбежал из армии. Такой, мол, и сякой он человек. Пусть звонит дальше, чем больше людей об этом знать будет, тем лучше.
