Дастин Томасон - 21.12
— Как ты узнал, где я?
— Позвонил тебе на работу.
Чель выругалась про себя и сделала зарубку в памяти, что надо настрого запретить всем в своей лаборатории впредь делиться с посторонними подобной информацией.
— У меня есть нечто, что тебе необходимо увидеть, — продолжал он.
Она с тревогой посмотрела на матерчатую сумку.
— Ты не должен был приходить сюда.
— Мне не обойтись без твоей помощи. Они нашли мой старый склад, где я хранил описи.
Чель бросила взгляд в сторону двери, опасаясь, что их могли слышать. «Они» в таком контексте могло означать только одно: на след Гутьерреса напала Иммиграционно-таможенная служба, одно из подразделений которой занималось контрабандой антиквариата.
— Я успел почти все оттуда вывезти, — сказал Гутьеррес, — но там все равно провели обыск. Очень скоро они доберутся и до моего дома.
У Чель перехватило дыхание, когда она вспомнила о сосуде из черепашьего панциря, который она купила у этого человека около года назад.
— А что с твоими записями? Они попали к ним в руки?
— Не беспокойся. Сейчас тебе ничто не угрожает. Но есть предмет, который ты, мисс Ману, должна сохранить для меня. Пока все не успокоится.
Он протянул ей сумку.
Чель снова бросила встревоженный взгляд на дверь и сказала:
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу пойти на это.
— В твоем распоряжении хранилища музея Гетти. Положи это туда на несколько дней. Среди других вещей никто не заметит.
Умом Чель понимала, что ей лучше всего посоветовать ему избавиться от того, что он принес, но одновременно она была уверена, что содержимое сумки представляет огромную ценность, иначе он бы не рискнул в отчаянии обратиться к ней. Гутьеррес не заслуживал доверия, но она знала его как опытного и ловкого торговца контрабандным антиквариатом, а ему, в свою очередь, была прекрасно известна ее слабость к историческим реликвиям своего народа.
Чель встала и проворно вывела посетителя за порог.
— Иди за мной.
Лишь несколько молившихся прихожан могли видеть, как они спустились в подвал собора. Сквозь стеклянные двери с витражами в виде ангелов она провела Гутьерреса в колумбарий, где в стенных нишах покоились урны с прахом тысяч усопших католиков. Чель остановила свой выбор на одном из самых небольших залов, где каменные скамьи тянулись вдоль сияющих белым мрамором стен с выгравированными на плитах именами и датами — тщательно сохраняемый каталог смерти.
Здесь Чель смогла запереться изнутри.
— Показывай, что там у тебя.
Гутьеррес достал из сумки квадратную деревянную коробку размером два на два фута, обернутую куском полиэтилена. И стоило ему начать разворачивать обертку, как комната сразу же наполнилась резким запахом помета летучих мышей, который ни с чем невозможно спутать — так пахнут любые предметы, недавно извлеченные из древних склепов.
— Это необходимо обработать как положено, иначе распад пойдет дальше, — заметил Гутьеррес, снимая с коробки крышку.
Поначалу Чель показалось, что внутри лежат куски какого-то упаковочного материала на бумажной основе, но затем, склонившись ближе, она поняла: это были фрагменты страниц из древесной коры, беспорядочно втиснутые в коробку. Причем все страницы были покрыты словами и даже целыми предложениями на забытом теперь языке ее предков. Древние майя использовали при письме похожие на иероглифы символы, которые лингвисты назвали «глифами»[8], и на фрагментах их было начертано сотни наряду с тщательно выполненными рисунками богов в роскошных одеяниях.
— Ты считаешь, что это рукописная книга? — ошеломленно спросила Чель. — Брось! Это же абсурд какой-то!
Рукописи майя представляли собой исторические летописи, составленные придворными писцами, трудившимися на Властителя. Чель слышала слово «редкость», употреблявшееся применительно к синим алмазам или Библиям, напечатанным лично Гуттенбергом, но перед ней, возможно, сейчас лежало то, что являлось квинтэссенцией редкости: всего четыре рукописи древних майя сохранились до наших дней. Почему же Гутьеррес с такой легкостью мог вообще допустить мысль, что ему удалось заполучить пятую?
— Новых рукописей майя не находили уже тридцать лет, — констатировала Чель.
— А теперь нашли, — сказал он, стягивая с себя пиджак.
Чель снова пристально вгляделась в содержимое небольшой коробки. Будучи студенткой последнего курса, она получила уникальную возможность взглянуть на подлинную рукописную книгу майя и потому знала, как она должна выглядеть, какие вызывать ощущения. В подземелье хранилища в Германии вооруженные охранники пристально наблюдали, как она переворачивала страницы «Дрезденской летописи», текст и рисунки которой позволили ей с захватывающей дух быстротой перенестись на тысячу лет назад. Это стало для нее судьбоносным впечатлением, подвигнувшим посвятить всю дальнейшую научную работу изучению языка и письменности своих древних предков.
— Это явный фальшак, — сказала она, отводя глаза и борясь с искушением продолжать всматриваться в фрагменты. В эти дни более половины древностей, которые ей предлагали приобрести для музея даже самые уважаемые антиквары, оказывались подделками. Имитировать можно все — даже запах помета летучих мышей. — И чтоб ты знал: когда ты продал мне тот черепаховый сосуд, я понятия не имела, что он добыт нелегально. Ты ввел меня в заблуждение, подсунув сфабрикованные документы. Так что и не пытайся этого отрицать на допросе в полиции.
На самом деле все обстояло не так просто. Должностные обязанности куратора отдела древних майя в музее Гетти предполагали, что любая вещь, которую Чель приобретала для коллекции, должна быть официально задокументирована, а ее происхождение тщательно установлено. И с сосудом, который ей сбыл Гутьеррес, она тоже все сделала строго по инструкции, но, увы, всего через несколько недель после совершения сделки обнаружилось темное пятно в череде предыдущих владельцев сосуда. Чель прекрасно понимала, чем рискует, не сообщив об этом дирекции музея, но все равно не смогла заставить себя расстаться с изумительным историческим памятником, а потому просто сохранила его, никому ничего не сказав. Ей самой куда как большей бедой представлялся тот факт, что практически все историческое наследие ее народа свободно продавалось на «черном рынке» и любая вещь, которую она не успевала или не могла приобрести, навсегда исчезала в стенах домов частных коллекционеров.
— Пожалуйста, — взмолился Гутьеррес, пропустив мимо ушей ее жалобы по поводу сосуда, — спрячь это на несколько дней.
