П. Севастьянов - Искатель. 1967. Выпуск №2
Слабые его надежды не сбылись. Ни в одной лаборатории ничего не пропало, собака не взяла след — да и не было его. Отпечатков пальцев и ботинок не обнаружили. К середине дня приехавшие закончили осмотр, составили протокол и отбыли. А заместитель директора прислал строителей. Они притащили камни, развели цемент…
Виталий Евгеньевич Руновский по-прежнему занимается изучением метеоритов. Он считается перспективным ученым, а то, что после защиты диссертации характер его изменился, стал более замкнутым — ну что ж, человек мужает, серьезнеет. Не до резвости теперь. И никто не знает, что одна тайная мысль мучает его, не дает покоя. Где-то там, в невообразимой дали, ходит гнусный маленький человечек с тупым, одеревенелым лицом и взглядом, который невозможно поймать. Ему ни до кого нет дела, он преисполнен высокомерия, думает только о себе и плюет на своих земных друзей. И если б это было все! Давно известно, что одно злое чувство, выведенное из-под контроля, немедленно порождает множество других. Маленького человечка, вероятно, изучают там и в развитие его личности не вмешиваются. И кто знает, во что превратился он теперь — он, представляющий земную цивилизацию. Да проживи Виталий Евгеньевич Руновский хоть сто тысяч жизней в образе ста тысяч гениев, ему не исправить результатов одного мгновенья — того самого, когда им овладели мелкие и ничтожные чувства. И потому он сосредоточен все время, и знакомые между собой говорят, что даже для подающего надежды ученого он слишком серьезен.
Но за серьезностью этой скрыта растерянность. Жить обычной жизнью, где свалено в кучу возвышенное и ничтожное, он не может. И в суровости своей, в сосредоточенности видит он средство, предохраняющее от минутных слабостей. И еще — в фотографии с белым пятном, которую он не желает снимать со стены, хотя приятель, делавший снимок, клянется, что попалась бракованная бумага и очень просто изготовить новый, великолепный отпечаток.
Глеб ГОЛУБЕВ
ГОСТЬ ИЗ МОРЯ[1]
Тревога
Сквозь крепкий предутренний сон мне смутно послышался какой-то непонятный вскрик, потом грохот.
Кое-как одевшись, я выскочил из каюты. Коридор был пуст. Пустынна оказалась и палуба, словно все уже покинули корабль.
Неужели тонем?! Где хоть мы находимся?
После Гибралтара «Богатырь» изменил курс и направился к Азорским островам, чтобы тут перехватить угрей, плывущих из Прибалтики.
В туманной дымке на горизонте как будто угадываются очертания гор. Значит, земля неподалеку.
Я обогнул широкую трубу… И увидел огромную толпу на носу судна, тут собрались, по-моему, все.
— Что происходит?
— Кашалоты, — ответило мне сразу несколько голосов.
— Где?!
Как я ни пытался протиснуться вперед или хотя бы встать на цыпочки, ничего увидеть не удавалось.
В репродукторах прогремел хрипловатый капитанский голос:
— Палубной команде и научным сотрудникам приготовиться к спуску мезоскафа!
Толпа сразу начала редеть. Агрессивно работая локтями, я вскоре очутился возле самых поручней, но и тут не сразу заметил китов.
Сначала море мне показалось совершенно пустынным — только серые волны до самого горизонта. Я уже было хотел спросить у соседей: «Где же киты?»… Как вдруг увидел взметнувшийся над волнами фонтан водяных брызг. Присмотревшись, я разглядел такое же серое, как вода, длинное тело, легко и стремительно рассекавшее волны. А вот рядом второй кашалот, третий…
В этот момент один кашалот вдруг высоко выскочил из воды, словно нарочно, чтобы дать нам получше рассмотреть себя целиком, и упал обратно в море, вздымая пенистые каскады брызг.
Мы так и ахнули.
— Да в нем метров двадцать! — восторженно крикнул кто-то.
Возражений не последовало. Пожалуй, впервые я наблюдал такое редкостное единодушие среди наших заядлых спорщиков.
«Богатырь» подошел к ныряющим кашалотам совсем близко. Их было девять: самый крупный, видимо, глава этой семьи, шесть самок примерно одинакового размера и два малыша, — впрочем, так их можно было назвать лишь весьма условно, потому что каждый достигал в длину все-таки метров пяти, не меньше!
Кашалоты не обращали на нас никакого внимания. «Богатырь» медленно подошел к ним почти вплотную. Киты продолжали спокойно нырять, Постепенно мы очутились прямо в середине их стаи. Когда они выныривали на поверхность и продували свои могучие легкие, чтобы набрать воздуха, брызги от фонтанов падали прямо на палубу, обдавая нас словно дождем. Вожак держался все-таки в некотором отдалении от корабля. Но малыши подплывали к самому борту, и один из них даже будто почесался о него, к нашему общему восторгу.
Машины работали самым малым ходом, чтобы не поранить ненароком кашалотов.
Я оглянулся. Вокруг только свободные от вахты матросы. Никого из ученых не видно.
Ну, конечно, они же все сейчас возле мезоскафа! Я бросился туда…
У мезоскафа собрался почти весь ученый совет в полном составе. Казимир Павлович надел синий комбинезон, он явно собирался принять участие в погружении. А Волошин? Засунув руки в карманы, Сергей Сергеевич стоял чуть в сторонке и внимательно, но не вмешиваясь, наблюдал, как его «мальчики» готовят мезоскаф к погружению.
— И вы в глубину, Казимир Павлович? — спросил я.
— Конечно. А почему это вас удивляет? Киты ведь непревзойденные ныряльщики, и я хочу подсмотреть, как они это делают. Находили кашалотов, которые погибли, зацепившись за телеграфный кабель на глубине свыше двух километров. И всплывают они быстро, не опасаясь никакой кессонной болезни. Много тут еще непонятного, вот я и пытаюсь разобраться…
— А вы надеялись, что в мезоскафе окажется свободное местечко? — подмигнул мне подошедший Волошин. — Не мечтайте. В его конструкции места для прессы не предусмотрены.
— Но Вас самого, кажется, не берут, дорогой Сергей Сергеевич!
— К сожалению, я еще не настолько развил в себе телепатические способности, чтобы испепелить вас взглядом, — зловеще ответил Волошин. — Но это будет! А пока я откладываю ответный удар, ибо очень спешу.
— А куда вы спешите? — насторожился я, боясь прозевать что-нибудь интересное.
Сергей Сергеевич усмехнулся и многозначительно ответил:
— Туда, откуда лучше всего наблюдать за китами, — и зашагал к трапу.
Я стоял на палубе в некоторой растерянности. Идти за ним или остаться? Куда он отправился?
