Владимир Казаков - Вспомни, Облако!. Книга четвёртая. Рассказы об отважных пилотах всех времён и о тех, кого не отпустило небо
* * *
Имя Героя Советского Союза В. И. Стрельченко носят пионерские дружины школы-интерната №3 в Саратове, школы №8 в Саранске, школа №27 в городе Сумы, класс в воронежской средней школе №8, класс в школе №31 города Москвы.
Мемориальной доской с его именем в городе Саратове увековечен дом, в котором он жил в последнее время.
Ушел из жизни Владимир Игнатьевич в 1981 году. На его могиле в Саратове – скульптура лётчика и надпись:
«Не верьте, что он умер, он словно сокол улетел в свой последний полет.
Герои не умирают. Они уходят в бессмертие».
Сокол
И сегодня, в век реактивной авиации
и космических кораблей, небо
продолжает притягивать нас к себе
с той же неистовой силой, что и во
времена грека Икара, французов
Монгольфье и русского моряка
Можайского…
Сергей АнохинЕго манила высота с мальчишеского возраста. Он любил смотреть на землю сверху. Для этого облазил, наверное, все крыши в Замоскворечье, забирался на самые высокие трубы, ходил вечно в саже… пока не увидел аэроплан.
Летать!
Но Сереже Анохину было только двенадцать лет. Кто примет всерьез мечту пацана? Такие нашлись среди авиаторов, летавших с Ходынского поля. Он бегал смотреть их полеты, они не отказывались что-нибудь рассказать ему, ответить на вопросы, показать самолет, и предупреждали: «Если задумал летать серьезно, начинай приобретать знания уже сейчас!»
Сергей покупал и доставал авиационную литературу, вчитывался в нее. Часто бывал в аэрохиммузее, круг знакомых ему лётчиков расширялся.
В 20-е годы очень популярными были лотереи Осоавиахима. Как-то старший брат подарил Сергею лотерейный билет. Билет выиграл лыжи. Лыжи по тем временам стоили дорого, и все считали, что Сергею повезло. Но когда он пришел за ними, увидел на рекламном плакате другой выигрыш – полет на аэроплане вокруг Москвы.
– А можно заменить лыжи на полет?
В искристых глазах паренька была такая горячая просьба, что ему не отказали.
И он полетел. Из аэроплана вышел восхищенный и потрясенный, укрепившись в желании быть только лётчиком.
Работать Сережа начал с пятнадцати лет. Сначала чернорабочим на Рязанско-Уральской железной дороге, в Москве – ремонтным рабочим пути, автобусным кондуктором. Только исполнилось восемнадцать, сразу же подал заявление в военно-теоретическую летную школу. Не получилось. Худенький, небольшого роста юноша не произвел нужного впечатления на строгую медицинскую комиссию, его не забраковали, нет, оставили кандидатом в курсанты, но… кандидатом второй очереди.
Сергей устроился работать в Бахметьевский автобусный парк Москвы шофером.
– Не унывай, Сережа! – успокоил его товарищ по работе Г. А. Кох. – Не сразу в небо соколы взлетают. Я вот учусь в планерной школе и тебе советую начинать с планеров.
Сергей внял совету.
Лётчик №1 легендарный Сергей Николаевич Анохин
– Я, – вспоминал Сергей Анохин, – посменно работал на автобусной линии, вечером ходил на занятия в планерную школу и, кроме того, еще посещал кружок, где мы строили свой планер ИТ-4, на котором я совершил свой первый полет.
День первого полета, после коротких пробежек, подлетов, зафиксировался в памяти Анохина ярко: это было светозарное утро одного из дней 1930 года на станции Первомайская, теперь это хорошо известная Планерная. Есть там Лысая гора. Вот с нее и прыгнул первый раз Сергей на крыльях в небо как учлёт.
Много было еще в жизни Анохина школ – Центральная школа лётчиков, Высшая парашютная школа. И все он закончил с отличием.
Первая скромная известность пришла к нему в сентябре 1933 года с короткой заметкой в журнале «Самолет». В ней рассказывалось, что «т. Анохин, стартовав на „Упаре“, при южном порывистом ветре прошел под грядой облаков через Святую гору к Отузам, обогнул Карадаг с моря, вышел к Коктебелю и вернулся на старт. Полет интересен своим труднейшим маршрутом, – писал автор статьи. – Немногие попытки преодолеть этот маршрут, делавшиеся на прошлых слетах, ни разу не увенчались успехом».
Случилось это в Крыму, в Коктебеле, на горе Клементьева, где проводились ежегодные слеты планеристов. В соревнованиях участвовали планеры самых различных моделей и типов, разработанные известными авиаконструкторами Шереметьевым, Грибовским, Антоновым, многими другими изобретателями-самоучками. Почти на всех Сергею Анохину приходилось летать, многие из них он поднимал в небо в первый раз.
Пожалуй, тут, в Крыму, впервые Анохин испытывал и свой характер.
– Самым удобным для нас был южный ветер на горе, создававший восходящий поток, – вспоминал Сергей Николаевич с удовольствием. – Но мы летали и без него. В облаках. Мы парили в них вслепую, а когда выныривали, оказывалось, что посадку делать уже негде. Приходилось садиться на пляжах в Гурзуфе и Ялте. Иногда, летая над пляжем, выполняли фигуры высшего пилотажа, крутили петли. Публика собиралась, смотрела на это воздушное представление. Перед приземлением кричали: «Освободите пляж! Освободите пляж!» И летали вдоль узкой прибрежной полоски, пока отдыхающие освобождали нам место. При удачном ветре раз парил я над Карадагом, увлекся потоками, кружил, стараясь не потерять высоты. Вдруг промелькнула какая-то тень. Оглянулся и увидел орла. А надо заметить, что в целях лучшего обтекания планера человеку оставляют в фюзеляже лишь малое отверстие – для головы. Я и руки не мог бы при желании высунуть. Орел же, видно, посчитал меня огромной птицей и стал играть, целить в меня выпущенными когтями. Ну, думаю, плохи шуточки, лицо защищено только очками. Начал кричать, отгонять его голосом. Не слежу уже, где парю, кричу и мотаю головой. А он взовьется, и снова рядом, вот-вот глаза выцарапает. Как ни кричу, орел все пикирует. Маневренность настоящей птицы несравненно лучше, и он этим пользуется. Потом ему, видать, эта игра надоела – исчез. Однако и высоты у меня не стало. А под крылом уже Судак. Мне удалось благополучно приземлиться на его окраине, на пустыре…
Нравились Сергею Анохину полеты в Коктебеле. С высоты казалось, будто адские силы демонстрировали здесь свое могущество. А за горизонтом, где-то рядом, находятся сказочные волшебные страны. И каждый раз, когда в полете он видел дальние манящие вершины гор, напевал любимую песню:
Поднялись высоко шапки сдвинутых гор
…Первым оторвался от горы и улетел на планере вдаль Никодим Симонов – приземлился около Алушты. За ним рванулся на юг Семен Гавриш. Но, перелетев одну гору, был брошен нисходящим потоком прямо в лес. Кроны деревьев попались мягкие, хорошо спружинили, и его планер уцелел. Потом и Сергея Анохина потянуло вдаль к Севастополю. Маршрут был рискованным, потому что нормальная посадка почти исключалась: сплошное нагромождение скал, бетонные столбы и металлические изгороди вокруг домов отдыха и санаториев. Можно рассчитывать только на удачу в случае вынужденного приземления.
По словам Сергея Николаевича, он кругами в восходящих потоках набрал над горой приличную высоту и взял курс на запад. До Ливадии шел нормально. За «Ласточкиным гнездом» открылись новые прекрасные пейзажи. Усилился ветер. Склон постепенно снижался, и планер спускался вместе с ним. Море штормило, крупные валы вдребезги разбивались о берег. Нужно было прекращать полет, но садиться в такую погоду на море дело безнадежное – волна тотчас перевернет планер.
Анохин решил тянуть до Балаклавы и попытаться сесть там. Когда подошел к Байдарским воротам, стало темнеть, и теперь уже хочешь, не хочешь, а приземление неизбежно. Ветер дул вдоль склона и планер не держал, а прижимал к земле. Анохин перелетел мыс, за которым неожиданно открылись совершенно отвесные скалы, а перед скалами – крохотный пляжик местечка Батилиман, что означает «тонущий лиман». Что делать? Садиться вдоль пляжа он не мог: площадка коротка, с берега не подойти, там скалы. Единственный выход – садиться с моря. Но как? Приводняться, с расчетом выскочить на берег? У берега камни, которые моментально разнесут планер в щепки. А щепки влепятся в скалу, нависшую над пляжиком.
И вдруг Сергей Анохин увидел на берегу камень и столб для тента – нечто вроде ворот шириной метров пять. Быстро сообразил: фюзеляж планера пройдет, а крылья зацепятся и выполнят роль амортизатора. Решил идти на этот вариант посадки.
Заход с моря… нырок между камнем и столбом… удар… крылья разрушены. Но фюзеляж с кабиной пилота не потерял еще всей инерции полета и бьется о каменную стену…
С пограничной заставы, одна из сторожевых вышек которой была расположена на утесе, в Гурзуф полетела телеграмма:
