Александра Маринина - Искатель. 1998. Выпуск №8
— Ты всё сказал, гнидёныш? — мирно поинтересовался Зотов.
— Угу, — пробормотал Игорь.
— Тогда отдохни немножко и послушай меня. Тебе нельзя много разговаривать, ты устаёшь быстро. Мозги-то у тебя с булавочную головку, как у бабочки, три слова сказал — и уже всё, истощился. А завтра у тебя репетиция, так что ты мне нужен отдохнувшим и полным сил. Отдыхай, милый, отдыхай, а я, пока суть да дело, объясню тебе, кто ты есть на этом свете. Ты, Игорёк, полное ничтожество и доброго слова не стоишь. Дерьмо, одним словом, если тебе так понятнее будет. Что у тебя в этой жизни есть своего? Талант. Это есть, не спорю. Но что такое твой талант? Умение голосом передать чувство. Это у тебя было от природы, что да — то да, не отнимешь. Но с одним этим талантом ты бы и рубля не заработал. Ты вспомни, вспомни, чем ты деньги-то зарабатывал, пока по просторам нашей Родины шатался. Или забыл, как ты со старыми бабами в постель ложился? Что ж ты серенады им не пел, если ты такой талантливый был до встречи со мной? А не пел ты, сучонок, потому что не умел. Ты вообще ничего не умел, читал по складам и писал с ошибками. Вокал это не только искусство, это работа, которая требует специального обучения и долгих тренировок, как и любая работа. И где бы ты был сейчас, если бы я тебя не учил и не тренировал?
Игорь немного пришёл в себя после очередной рюмки и вновь обрёл потребность сопротивляться.
— Подумаешь, другой бы нашёлся. Что, кроме тебя учителей нет? Тоже мне, пуп земли.
— Другой? Вот если бы у тебя были богатые родители, которые смогли бы заплатить хорошие деньги за твоё обучение, тогда конечно. Тогда других было бы навалом. Найти педагога за деньги — невелика задача. А ты найди того, кто будет с тобой заниматься бесплатно, да ещё в свой дом тебя возьмёт и на свою шею посадит. От родных детей кусок будет отрывать, потому что и тебя, дармоеда, тоже кормить надо. С любимой женой расстанется, потому что она не захочет жить под одной крышей с грязным вонючим бродягой, от которого несёт псиной, который сплёвывает на пол, ворует хозяйские сигареты и выпивку и за столом жуёт с открытым ртом. Ты был омерзителен, к тебе было противно подойти близко, от тебя воняло, но я терпел всё это, потому что хотел сделать из тебя настоящего певца, хотел сохранить твой природный дар, чтобы он не пропал вместе с твоей никому не нужной жизнью. А теперь иди на улицу и приведи мне ещё одного такого же, как я.
— Чего ты врёшь-то! — возмутился Игорь. — Не воняло от меня псиной.
— Воняло. И псиной, и козлом, и сортиром. Ты вспомни, сколько я над тобой бился, чтобы заставить тебя мыться каждый день. Забыл? А я помню. Но вот научил я тебя петь, владеть голосом, слушать аккомпанемент. Дальше что? Дальше я стал выбирать для тебя песни, которые ты будешь петь, потому что у тебя не только мозгов нет, у тебя и чутья нет, вкуса нет элементарного, ты же самостоятельно ничего сделать не сможешь, чтобы это было прилично. Выпусти тебя тогда на сцену, что бы ты спел? Про Любочку в синенькой юбочке? Про капитана Каталкина? Я подбирал репертуар для тебя, чтобы ты был непохож на всех остальных и чтобы мог в полной мере продемонстрировать и то, чем тебя наделила природа, и то, чему я сам тебя научил. Потом я учил тебя держаться на сцене. Потом я придумывал и выбирал твои сценические костюмы. Я искал музыкантов, которые будут правильно тебе аккомпанировать. Я искал композиторов, которые напишут для тебя такую музыку, какую нужно, и платил им из своего кармана. Я искал стихи для этой музыки. Потом приносил тебе ноты с текстом и велел учить. И только после этого ты вышел на сцену. Так кто ты есть на самом деле, Игорь Вильданов? Ты что же думаешь, ты великий певец и звезда первой величины? Ты — никто, ты кукла, которую я создал, вставил внутрь моторчик и показываю людям. Какую я программу в куклу заложил, так она и действует. Ты весь с начала и до конца сделан моими собственными руками. У этой куклы моя вокальная техника, моя манера исполнения, мой музыкальный вкус. У неё нет ничего своего, ты понял, ублюдок недоделанный? Когда твои фанаты тобой восхищаются, когда газеты пишут о твоём тонком вкусе и изысканной музыкальности, ты должен помнить, что это мой вкус и моя музыкальность, а не твоя. Ты бы, сволочь неблагодарная, хоть раз сказал кому-нибудь, что это я тебя всему научил. Но ты же строишь из себя великого артиста и принимаешь комплименты, как будто они к тебе относятся. А ты на самом деле не то что комплимента, ты ничего кроме плевка не заслуживаешь. Попробуй петь не то, что я тебе велю, и не так, как я тебя учил, и я посмотрю, сколько человек останется на твоём концерте через три минуты после начала. Хочешь попробовать? Не хочешь? Тогда иди ложись и до утра не вставай. И чтобы то, что ты себе сегодня позволил, было в последний раз. Ты будешь меня слушаться и делать то, что я говорю. И ты никогда больше не посмеешь сказать, что я у тебя работаю. И думать так не посмеешь. Я — твой педагог, но из самых добрых побуждений, чтобы помочь тебе, выполняю функции твоего администратора. Ты запомнил, козёл вонючий?
Игорь собрался было снова огрызнуться, но зазвонил телефон. Он попытался подняться, чтобы снять трубку, но Зотов опередил его.
— Игоря нет, — сказал он невозмутимо. — Нет, завтра его тоже не будет. И послезавтра тоже. Только через две недели. Нет, к сожалению, раньше он не появится, он очень занят. Всего доброго.
Он положил трубку и насмешливо взглянул на Игоря.
— Ты куда ручонку-то потянул? К трубочке? Я же запретил тебе отвечать на звонки. Что-то ты больно смелый стал.
В голове у Игоря окончательно помутилось. Поток унизительных фраз, упавших на отравленный алкоголем мозг, разбудил к нем ярость, такую сильную, какой он раньше никогда не испытывал. Он вскочил с дивана и направился к двери.
— Ты куда? — спросил Зотов, привычно контролируя каждый его шаг.
— В туалет.
Игорь вышел из комнаты, плохо соображая, куда идёт. В голове крутилась только одна мысль: «Я покажу тебе, кто здесь хозяин!»
* * *Василия Петровича Немчинова к внучке тоже не пустили, но из больницы он не ушёл. Настя нашла его в сквере рядом с приёмным покоем. Седой человек с прямой спиной и морщинистым лицом сидел на скамейке неподвижно, будто не чувствуя холода. Она присела рядом.
— Василий Петрович? — осторожно спросила она. Немчинов слегка повернул голову в её сторону.
— Вы кто?
— Я Настя, — неожиданно для себя ответила она.
Она и сама не понимала, почему назвалась просто именем, а не представилась как положено.
— Настя, — повторил Немчинов. — Хорошее имя, простое, русское. Я был против, чтобы её назвали Валерией. Не наше это имя, чужое, Господь не защитит.
