Дуглас Престон - Кодекс
— Ты кончишь сердиться, брат? — спросил Бораби.
— Никогда.
— Отец тоже сердитый человек.
— Это ты мне говоришь?
— Ты сын очень похож, как твой отец. — Филипп закатил глаза:
— Вот это что-то новенькое: индейский психоаналитик из джунглей.
— Потому что ты похож, как твой отец, ты его любишь больше других. И больше других обижаешься. А теперь обижен, потому что обнаружил, что, оказывается, старший брат не ты. Старший брат я.
Последовала короткая пауза, а затем Филипп разразился грубоватым смехом:
— Ну ты и загнул! Разве я могу идти в сравнение с неграмотным, татуированным индейцем с подпиленными зубами?
Бораби помолчал.
— Так я продолжу? — наконец проговорил он.
— Сделай одолжение.
— Ках устроил все, что нужно для смерти и похорон отца. Когда день настал, был большой праздник. Очень, очень большой. Пришли все тара. И отец тоже. Он очень радовался своим похоронам. Каждый получил подарки: кастрюли, сковородки и ножи.
Том и Сэлли переглянулись.
— Это в его духе, — усмехнулся Филипп. — Я так и вижу, как старый сукин сын выставлялся на собственных похоронах.
— Ты прав, Филипп. Отец радовался. Он много ел, пил, смеялся и пел. Открывал ящики и показывал священные сокровища белых людей. Всем понравилась Мать Мария с младенцем Иисусом на руках. У белых людей красивые боги.
— Липпи! — закричал Филипп. — Картина в хорошем состоянии? Как она перенесла дорогу?
— Самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видел. Когда я смотрю на нее, то вижу нечто такое, чего раньше не замечал в белом человеке.
— Да-да, одна из лучших работ Липпи. Страшно представить, что ее засунули в сырую гробницу.
— Но Ках обмануть отца. Он обещал в конце праздника дать ему яд, чтобы тот безболезненно умереть. Но вместо этого дал другой, от которого отец заснуть. Кроме Каха, об этом никто не знает.
— Совсем как у Шекспира, — заметил Филипп.
— Спящего отца перенесли в гробницу с сокровищами. Завалили вход и замуровали в могиле. Мы все думали, что он мертв. Один Ках знал, что он не мертв, а только спит. И потом проснется в темной гробнице.
— Подождите, — вступил в разговор Вернон, — я что-то ничего не понимаю.
— А что тут понимать? — повернулся к нему Филипп. — Они похоронили отца заживо.
Все замолчали.
— Не они, — возразил Бораби. — Обмануть Ках. Племя тара ничего не знать.
— Без еды, без воды… — пробормотал Филипп. — Господи, это ужасно…
— Братья, — перебил его индеец, — наш обычай ставить в могилу много еды и много воды, чтобы есть и пить на том свете.
Том почувствовал, как у него по спине поползли мурашки.
— Ты утверждаешь, что отец жив и замурован в гробнице? — Да.
Никто не проронил ни слова. В темноте траурно заухала сова.
— Его давно похоронили?
— Тридцать два дня назад. — Тому сделалось дурно.
— Ужасная вещь, братья, — проговорил Бораби.
— Какого черта Ках это сделал? — спросил Вернон.
— Ках злится, что отец давным-давно ограбить могилу. Ках был тогда мальчиком, сыном вождя. Ограбив могилу, он оскорбил его отца. Это месть Каха.
— А ты не мог помешать?
— Я только потом узнал. Пытался спасти отца. Но вход закрыт огромным камнем. Я не суметь отодвинуть. Ках очень злиться, хотел меня убить. Сказал: я грязный человек — наполовину тара, наполовину белый. Но тут пришел сумасшедший гринго и взял Каха в плен. А я убежал. Я слышал, как гринго говорил о вас, и пошел искать.
— Как ты догадался, что мы тут?
— Слышал разговоры солдат.
Ночь сгустилась вокруг пятерых онемевших людей, только мерцало пламя костра. Слова Бораби будто повисли в воздухе и еще долго витали в темноте после того, как слетели с языка. Индеец окинул взглядом сидевших у огня.
— Братья, так умирать — страшно. Это смерть крысы, а не человека. Он — наш отец.
— Что мы можем предпринять? — спросил Филипп.
— Мы должны его спасти, — ответил Бораби, и его голос гулко отозвался в ночи.
52
Хаузер склонился над приблизительной схемой города, которую нарисовал два дня назад. Его люди дважды прочесали окрестности, но местность настолько заросла, что о составлении точной карты не могло быть и речи. Здесь оказалось несколько пирамид, десятки храмов и сотни других мест, где могли спрятать гробницу. Если не повезет, поиски растянутся на несколько недель.
В дверях появился солдат и отдал честь.
— Докладывай.
— Сэр, сыновья в двадцати милях отсюда за переправой через реку Оката.
Хаузер медленно отложил карту.
— Живы и здоровы?
— Поправляются после болезни. С ними индеец тара, который их лечит.
— Оружие?
— У женщины дурацкая допотопная винтовка, лук, стрелы, духовая трубка. Разве это оружие?..
— Хорошо. — Помимо воли Хаузер почувствовал уважение к братьям. По всем понятиям им следовало давно расстаться с жизнями. Макс был точно таким же — упорным и везучим. Могучее сочетание. В голове промелькнул образ старшего Бродбента: голый по пояс, он прокладывал дорогу сквозь джунгли. К потной спине прилипли щепки, веточки, листья. Они месяцами махали мачете, но, израненные, искусанные, больные, ничего не находили. А затем Макс бросил его, отправился вверх по реке и сорвал куш, за которым они гонялись целый год. Марк возвратился домой ни с чем и был вынужден вступить в армию… Хаузер тряхнул головой, словно старался избавиться от чувства обиды. Все это в прошлом. Зато будущее и состояние Бродбента принадлежат ему.
Его мысли прервал лейтенант:
— Прикажете послать команду солдат их убить? Обещаю, начальник, на этот раз мы не дадим маху.
— Нет, — ответил Хаузер. — Пусть явятся сюда.
— Не понимаю, — удивился teniente.
— Не трогайте их. — Хаузер повернулся к гондурасцу: — Оставьте в покое. Пусть приходят.
53
Филипп поправлялся медленнее остальных, но уже через три дня, окрепший стараниями Бораби, почувствовал, что может ходить. Солнечным утром они свернули лагерь и отправились в расположенную у подножия Серро-Асуль деревню тара. Индейские травяные настойки, мази и чай совершили чудо — все чувствовали себя значительно лучше и поспевали за быстро шагавшим впереди с мачете Бораби. К полудню показалась широкая река, где был найден Филипп: за пять часов путники одолели расстояние, на которое во время их отчаянного отступления ушло целых пять дней. За рекой, по мере приближения к горе, Бораби начал двигаться осторожнее. Дорога пошла на подъем. В лесу как будто посветлело, стало не так мрачно. Здесь на ветках пестрели лиловые цветы, а тропинку расцвечивали веселые солнечные блики.
Ночь они провели на заброшенной стоянке тара, где расположенные полукругом навесы под крышей из пальмовых листьев утопали в гниющей зелени. Мачете Бораби без устали пело — он прорубал путь в высокой по грудь траве к наиболее сохранившимся хижинам. Вот он скрылся в первой — раздался удар мачете, стук ноги о землю и невнятная ругань. То же самое произошло во второй. Когда индеец появился на пороге, у него на острие мачете извивалась змея. Бораби зашвырнул ее в лес.
