Том Шервуд - АДОНИЯ
— Но ведь на остальные три стороны — открытое поле! — со стоном, глядя на Доминика, проговорила Адония.
— Это только на первый взгляд, — сказала, маня беглецов из домика, Эсперанса. — Здесь шагах в пятидесяти — овраг. Вон холмик, видите? За ним — овраг. Очень удобное место. Да идите же быстрее! На дне оврага — густая трава. Там я всегда прячу лошадь, когда мужчины увозят сено в Эксетер, и я остаюсь одна.
— Что?! — воскликнула, восторженно-недоверчиво улыбаясь, Адония. — Здесь есть лошадь?!
Она одной рукой порывисто обняла Эсперансу и поцеловала её.
— Посадим твоего Доминика, а сами пойдём, держась за стремена. Ваши друзья, как было заметно, тоже изрядно вымотались. Так что на своих двоих они нас не догонят. Хотя и увидят.
Через пять минут из овражка выбралась осёдланная лошадь, на которой сидел, покачиваясь от усталости, Доминик. Две светловолосые амазонки, держась за стремена, шли по бокам её. Отмерив первую милю, они оглянулись. Стэйк и Филипп, миновав дом, бежали — нет, медленно, но упрямо шли вслед за ними.
Эксетер
Ярким солнечным осенним днём в Англии, в 1767 году, между Плимутом и Эксетером неслась погоня. Медленно брели имеющие лошадь трое молодых беглецов, и так же медленно плелись за ними двое упрямых преследователей. Доминик, отдышавшись, слез с лошади, и на ней ехали, по очереди отдыхая, Адония и Эсперанса.
— Вот уже и тропинка, — сказала спасительница. — Скоро она выведет к дороге, которая через лес приведёт в Эксетер. Там можно будет спрятаться. Главное — войти в город раньше них.
Действительно, тропинка, превратившись в одноколейную дорожку, привела их к лесу. Адония обернулась — и ахнула. Преследователи, также увидев лес, не шли уже — а бежали.
— Откуда у них силы берутся? — потрясённо спросил Доминик.
— Страх перед патером заставит их даже летать, — сквозь зубы пробормотала Адония.
Она сидела в это время на лошади. Вдруг, всмотревшись во что-то с высоты седла, она напряжённо выдохнула:
— Я сейчас!
И, ударив лошадь пятками, вломилась в заросли. Через пять минут она выехала на дорогу, держа в руках длинный мушкет. Сбоку лошади, крепко схваченный за шиворот, бежал испуганный человек.
— Я здесь живу! — восклицал человек. — Я имею право! Я не охочусь в вашем лесу, у меня один только заряд, посмотрите! Это на случай, если встречусь с медведем!
— Слушай! — сказала ему, спрыгнув с лошади, Адония. — Сейчас ты побежишь домой. Завтра утром придёшь и заберёшь свой мушкет вон в тех кустах. Стой! — вдруг выкрикнула она и застонала. — Ты порох с полки просыпал!
— Да я и не насыпал его на полку! У меня в кармане щепоть имеется для затравки!
— Ну так давай сюда свою щепоть!
Насыпав на полку пороха, Адония взвела курок, осмотрела кремень.
— Теперь, — сказала она почти ласково, — делай, как я сказала, охотник.
— Уверяю вас, я не охотник!
— Тем более. Беги домой!
«Не охотник» вознамерился что-то сказать, но, взглянув в глаза молодой амазонке, осёкся и побежал, треща ветвями, сквозь заросли.
Оставьте мне лошадь, — сказала Адония, — и идите по дороге вперёд. Я догоню вас.
— Ты хочешь дождаться их здесь? — С напряжением в голосе спросил Доминик. — Может, не нужно так рисковать?
— Нужно, — твёрдо сказала Адония. — Нужно. Я теперь не за тебя только, а за вас обоих в ответе. Когда положу одного из этих, второй скроется в лесу, опасаясь нового выстрела. Я вас догоню — и тогда можно будет спокойно добраться до Эксетера. Идите!
Эсперанса, согласно кивнув, тронула Доминика за руку.
— Теперь следует довериться ей, — сказала она закусившему губу художнику. — Идём!
Оставшись одна, Адония привязала лошадь к ветке крайнего дерева и немного прошла вперёд, вернувшись к месту, где дорога делала поворот. И вовремя: за поворотом послышались тяжёлые шаги размеренного бега. Встав на колено, Адония подняла мушкет, вывела ствол на уровень груди взрослого человека. И, как только бегущий показался на кромке дороги, она спустила курок. Выстрел как будто перешиб человека пополам. Перегнувшись в поясе, он упал. Адония выхватила из медных держалок шомпол, развернулась и, громко стуча шомполом в пустой ствол, бросилась бежать к лошади. Добежав, она забросила мушкет в кусты, вскочила в седло и поскакала.
Довольно быстро догнав Доминика и Эсперансу, она сообщила:
— Стэйк бежал первым. Какая жалость! Филипп, самый опасный, остался.
К вечеру они добрались до Эксетера.
— Куда теперь? — спросил, оглядывая притихшие улицы, Доминик.
— Здесь живёт моя дальняя родственница, — сказала Эсперанса. — У которой всегда, привозя продавать сено, останавливается мой муж! На ночь, думаю, она нас приютит. Особенно, если дать ей денег…
— Деньги ещё есть, — сказала Адония, заглядывая в кошелёк Доминика. — Босх стоит дорого.
— Что? — Переспросила её Эсперанса.
— Не хотелось бы снимать комнату в таверне, — вместо ответа задумчиво сказала Адония. — Да, видно, придётся. Вот тебе четыре гинеи, Эсперанса, бери и не возражай. И ступай к родственнице. А утром купи другое платье, купи парик, и уезжай. Спрячься на какое-то время.
— Мы с мужем на эти деньги откроем пекарню в Эксетере!
— О нет, только не в Эксетере. Если Филипп будет искать наш след, он будет искать его здесь. И, если увидит тебя, он не пройдёт мимо, поверь.
Адония и Эсперанса обнялись. Волчица, отстранившись, долго смотрела в глаза спасительницы пристальным взглядом.
— Таких, как ты, на Земле просто нет, — сказала она тихим, изменившимся голосом. — И тебя не было бы, будь ты просто земной женщиной. Но ты ведь не человек, верно?
— А кто же я? — покраснев, но не отводя взгляда, спросила смущённая Эсперанса.
— Ты — ангел, — без интонации, как о вполне заурядном, сообщила Адония. — Когда эти приключения закончатся, мы сделаем всё, чтобы ещё раз увидеть тебя.
Доминик, шагнув, поцеловал спасительнице руку и произнёс единственное, но наполненное затаённой, горячей силой слово:
— Спасибо…
Эсперанса, уводя в поводу усталую лошадь, ушла к дому своей родственницы, а Доминик и Адония направились к местной таверне.
— Ты должен войти один, — негромко проговорила Адония, — и снять комнату. Лучше на втором этаже. Скоро стемнеет, и никто не увидит, как я влезу в окно. Спустишь мне пару связанных простыней. Один, понимаешь? Если Филипп будет расспрашивать местных людей, а он обязательно будет, — завтра, с утра, когда отсидится в лесу, — то никто не упомянет о молодой семейной паре. А скажут, если он дойдёт сюда прежде, чем мы покинем Эксетер, что поселился один путник, но мало ли селится в тавернах одиноких мужчин!
