Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю
— Показывайте!
Квартира и в самом деле состояла из двух комнат и кухни, всюду аккуратно прибрано, а в большой комнате, служившей гостиной, стоял букет полевых цветов, совсем недорогих, простеньких, в обычной дешевой керамической вазочке.
Хозяин стал возле окна и наблюдал, как офицеры осматривают квартиру. Точнее, осматривать было нечего: заглянули в смежную комнату, ванную, кухню, пожалуй, могли бы уже идти, но Бобренок спросил у хозяина:
— Давно тут живете?
Мужчина поправил плед, поднял удивленно брови — дескать, для чего это офицеру. Однако жизнь, наверно, уже давно научила его ничему не удивляться, ответил сдержанно и в то же время не без заискивания:
— Да будет известно милостивому пану, еще до войны вселились. Когда дочь родилась.
— Уже взрослая?
— Я же говорил: работает.
— А дом частный?
— Был частный, но теперь...
— Буржуям амба, — вмешался Толкунов. — Квартира ваша.
— Прошу пана, государственная.
— Никто не имеет права вас выселить.
— Даже вы? — В этом вопросе чувствовалась неприкрытая ирония.
— Даже мы, — сухо и твердо ответил Толкунов.
А Бобренок объяснил:
— Мы временно расквартировываем военных.
Хозяин вдруг засуетился.
— Так прошу садиться...
По-видимому, он предлагал только из вежливости, но офицеры немедленно воспользовались его приглашением и уселись на узком старомодном диванчике.
Чтоб успокоить хозяина и хоть как-то расположить его к себе, Бобренок констатировал:
— У вас, видим, и так тесновато. К тому же одна комната проходная...
— Да, — поспешно согласился хозяин, — квартира рассчитана на одну семью. И лишь в крайнем случае...
— Крайнего пока нет. А скажите, у кого в доме есть излишки жилплощади?
Хозяин задумался. Он явно колебался, и Бобренок понял: хочет быть полезным военным — ведь они пошли ему навстречу, и в то же время боится соседского гнева.
— Разговор между нами, — поспешил заверить майор.
Хозяин беззвучно пошевелил губами.
— На втором этаже живет пан Палкив, — наконец решился он. — Тетка тут у него оставалась, а пан Палкив куда-то уезжал, а теперь возвратился. Тетка умерла, так пан сам двухкомнатную квартиру занимает.
Разговор вошел в нужное русло, и майор немедленно воспользовался этим:
— И кто этот Палкив? Где работает?
Горихив беспомощно развел руками.
— Мне это неизвестно.
— А я считал, что каждый сосед хоть немного знает о тех, кто живет с ним рядом.
— Этот пан такой таинственный... Вежливый, но неразговорчивый, и даже тетка ничего не знала о нем. Свыше года пропадал, я думаю, прятался от немцев или служил где-то, ведь такой солидный пан должен быть занят чем-то, не правда ли?
— Чистая правда, — подтвердил Бобренок, подумав: если бы этот суховатый, подтянутый и предупредительный человек знал, где именно находился целый год пан Палкив и чем занимался, никогда не поверил бы. — А с кем пан Палкив знается? — спросил он. — С кем из жильцов дома близок?
Горихив пожал плечами:
— Мы ни с кем не общаемся. Жена с дочерью на работе, да и я бездельничаю лишь несколько дней, а то работал на пивзаводе.
— Прошу извинить, — решительно поднялся Бобренок. — Кстати, бывший хозяин дома теперь живет здесь?
— Хозяйка, — поправил Горихив. — Дом принадлежал пани Валявской, и ей дали сейчас комнату на втором этаже.
— Номер?
— Чего?
— Квартиры Валявской, конечно.
— Слева на втором этаже. Комната темноватая, с окнами во двор, наверно, пани недовольна, когда-то сама занимала весь третий этаж. И зачем человеку столько?
В его вопросе прозвучало неподдельное удивление и возмущение, и Толкунов не преминул объяснить:
— Натура такая — буржуйская!
— Пожалуй, пан прав, — сразу охотно согласился Горихив. Вдруг спохватился и сказал: — Извините, но ничего, кроме гербаты, предложить не могу.
Толкунов не знал, что «гербата» по-польски — «чай», и хотел уточнить, что имеет в виду хозяин, но Бобренок успел уже отказаться, и капитану не оставалось ничего, как последовать его примеру.
На второй этаж вела закругленная деревянная лестница с резными перилами. Дом когда-то был явно не из дешевых, но давно не ремонтировался, ступеньки скрипели и прогибались под ногами, на стенах кое-где обвалилась штукатурка, пахло чем-то кислым — резкий и неприятный запах, Бобренок скривился и даже чихнул.
— А навозца не нюхал? — ехидно хохотнул Толкунов.
Бобренок вспомнил, как резко пахнет вывезенный в поле навоз, но не стал препираться с капитаном, потому что они уже стояли перед слегка покосившейся, с осыпавшейся краской дверью квартиры бывшей владелицы дома. Толкунов поднял руку, чтобы постучать, но майор остановил его.
— Сначала туда, — указал Бобренок на противоположную квартиру.
— Почему?
Майор кивнул на двери в глубине лестничной клетки:
— Там Палкив. Зайдем после Валявской.
— Угу, — согласился Толкунов и позвонил.
Никто не спешил открывать, позвонил второй раз. За дверью послышались легкие шаги. Им открыла девушка, совсем еще юная, лет восемнадцати, курносая и задорная, как сразу определил Бобренок, увидев косички с бантами, торчавшими у нее на голове. Не спросила офицеров, кто они и откуда, улыбнулась светло, чуть ли не радостно, и сказала твердо, даже требовательно:
— Прошу, входите, пожалуйста, что же вы стоите?
Бобренок начал объяснять, откуда они и зачем пришли, девушка пропустила мимо ушей эти объяснения, очевидно, для нее был важен сам факт появления офицеров на пороге квартиры, потому что, топнув ногой, обутой в войлочную туфлю, повторила:
— Прошу!
В комнате кроме стола со стульями стоял диван, в углу — этажерка с книгами. Совсем мало мебели для такого большого помещения, и от этого комната казалась еще большей и какой-то холодной, необжитой.
Майор обошел вокруг стола и спросил:
— Квартира двухкомнатная?
— А у нас там спальня... — Девушка направилась к дверям, чтобы показать, но Бобренок остановил ее.
— Не могли бы вы потесниться? — поинтересовался он вежливо. — Принять квартирантов — офицера или двоих? Правда, — осмотрелся, — тут лишь одна кровать...
— Есть раскладушка, — поспешила сообщить девушка, — и если офицер не побрезгует спать на раскладушке...
— Не побрезгует, — заверил Толкунов, — наш офицер не какой-то там пан, и ему всякие роскошные диваны и перины не нужны.
— Только... — Девушка запнулась. — Только одеяла у нас нет, потому что все распродали, — добавила она решительно.
