Виктор Егоров - На железном ветру
Знакомство с Верой Прокофьевной долгое время ограничивалось лишь обоюдными пожеланиями здоровья при встречах в коридоре. Это была статная двадцатипятилетняя женщина, не красавица, но и не вовсе дурнушка. На Михаила при встречах она поглядывала чуточку высокомерно, как бы доводя до его сведения, что на успех у нее он рассчитывать не может. Иногда у нее собирались две-три подруги, и тогда из комнаты соседки доносился смех, музыка: верно, заводили патефон.
Однажды с одной из ее подруг Михаил столкнулся в коридоре. Волоокая девица — от нее чуть-чуть попахивало вином — окинула его с головы до ног веселым взглядом — тогда он по какому-то случаю был в военной форме, ребячливо спросила:
— Это вы Михаил Егорыч — одинокий сосед Верочки?
— Одинокий? — немного опешил Михаил. — То есть, вы хотите сказать — холостой?
— Пусть холостой — все равно нехорошо.
— Да уж, куда хуже, — согласно улыбнулся Михаил.
— Конечно. У соседки день рождения, а вы даже не поздравите.
В это время приоткрылась дверь, из своей комнаты выглянула Вера Прокофьевна.
— Маша, с кем ты?
Она узнала Михаила, и лицо ее вспыхнуло.
— Верочка, вот сосед желает тебя поздравить, — сказала Маша и бросила на Михаила лукаво-насмешливый взгляд. Тому ничего не осталось, как подойти и пожелать соседке всяческих благ.
Его пригласили в комнату, к столу. Потом пришлось танцевать по очереди со всеми подругами. Танцевать Михаил научился на институтских вечерах, но выходило это у него плохо.
С того дня между Михаилом и Верой Прокофьевной установились более короткие отношения. Она была славная, добрая, домовитая женщина. На взгляд Михаила, слишком домовитая. Ее стремления каждую свободную минуту использовать для наведения порядка, чистоты и уюта в комнате представлялись ему почти навязчивой идеей. Впрочем, его это мало касалось. Они оставались добрыми соседями, и только. Иногда он приглашал ее в кино, на концерт, иногда она заходила к нему обменяться впечатлениями о книге или обсудить новости. Всякий раз он ловил в ее глазах немой вопрос, но упрямо делал вид, будто ничего не замечает. Как-то в начале осени Глеб Яковлевич, заглянув к нему, чтобы отдать долг (в конца каждого месяца он занимал у Михаила пятерку), сказал:
— А Верочка-то к вам неравнодушна, Михаил Егорыч, Ей-богу! Вот бы и расписались — чего ждать? Главное, удачно: смежную комнату получаете.
Михаила позабавила идея соседа. «Смежная комната, — думал он, — не лишено остроумия. Бальзак под таким заглавием написал бы исследование нравов, Толстой — философскую притчу, Чехов — юмореску. Будем смотреть на это глазами Чехова».
Он полагал, что не дает Вере никаких поводов думать о нем, как о будущем муже. Ходит с нею в кино, разговаривает о всякой всячине? Но ведь надо быть мещанкой, чтобы простое дружеское расположение принимать за что-то большее. Михаил плохо знал женщин. Понятие «женское равноправие», «товарищ по борьбе» скрывали от него, как и от большинства тогдашних молодых людей, отбрасывали на задний план «женскую» природу женщины. Несмотря на свое высшее образование, к таким вещам он продолжая относиться с суровой ортодоксальностью комсомольцев времен гражданской войны.
Войдя в свою комнату, Михаил зажмурился от сверкания рюмок, тарелок с закусками, крахмальных салфеток и, главное, неизвестно откуда взявшейся белой скатерти. Стол был раздвинут и накрыт. Посередине в высокой синей вазе стояли темно-алые георгины.
Накануне, решив устроить вечеринку, Михаил пригласил Веру принять в ней участие. Практичная соседка, выяснив, что из посуды у него имеются только два стакана и одна тарелка, а из продуктов — байка мясных консервов, предложила себя в качестве главного распорядителя. Михаил вручил ей деньги и вот получил возможность убедиться в ее незаурядных хозяйственных способностях.
Сбросив пальто, он поспешил к Вере.
— Ну, соседушка, — восхищенно развел руками, — у вас талант. Стол, как в «Метрополе»...
— Ладно, ладно, вы шоколадных конфет принесли? — спросила она, отрываясь от книги.
— Конфет? — Он озадаченно поскреб затылок. — Понимаете, Вера, подхожу к парадному, а там ребята стоят... Какие-то... незанятые. Ну я и отдал им конфеты.
Он беспечно засмеялся — пустяки же.
Она улыбнулась. Улыбка была и насмешлива и по-матерински покровительственна. Она знала, что в его характере немало мальчишеского. Оно проявлялось помимо его воли — стоило ему ослабить за собою контроль. Он не мог, например, пройти равнодушно мимо комка бумаги или пустой консервной банки — непременно поддаст ногою, как футбольный мяч.
Вера была наблюдательна. Она давно поняла, что не вызывает у него интереса. И все же на что-то надеялась. Пожалуй, в обеспечение этой надежды была положена мысль, что мужчину надобно завоевывать исподволь, незаметно; надобно, чтобы он привык к твоему присутствию, надобно стать для него необходимой, и тогда все образуется само собой. Сегодняшняя вечеринка, ее в ней участие тоже немало значат.
В прихожей задребезжал звонок.
— Вера, пойдемте встречать гостей. Вы ведь сегодня хозяйка.
Первым явился Ибрагим.
Он обвел взглядом комнату: два окна без занавесок, желтые обои, в простенке шкаф с книгами, над письменным столом — портрет Дзержинского и черная тарелка репродуктора. У стены — железная солдатская кровать, застланная серым байковым одеялом, тумбочка, диван, жесткие, казенного образца стулья.
— Жилище спартанца, — резюмировал Ибрагим.
Когда на минуту остались вдвоем, сказал, оглядывая накрытый стол:
— Конечно, спартанцы тоже люди. Не зря во Франции говорят: шерше ля фам — ищите женщину. А тут и искать не надо. Кстати, эта Вера...
— Можешь не продолжать, — перебил Михаил, — мне ясна твоя подспудная мысль, и будь она справедлива, мне давно пришлось бы либо жениться, либо съехать с квартиры. Я же, как видишь, холост и менять место жительства не собираюсь. Ты попал пальцем точно в самое небо.
— Платоническая привязанность?
— Добрососедские отношения.
— Пижон.
Ибрагим вышел и тотчас вернулся с портфелем. Вывалил на диван бутылку вина и десяток крупных золотистых лимонов.
— Ну, Ибрушка, ты чародей! — вскричал Михаил, жадно вдыхая цитрусовый аромат. Подарок был царский. В Москве в те времена цитрусами не торговали. — Слушай, нам хватит половины, верно?
— Само собой, не обедать же ими.
Михаил сгреб пяток лимонов, постучался к Воскресенским.
— Вот, — сказал он, вручая пахучие плоды изумленной и сконфуженной супруге агронома, — возьмите детишкам. Друг из Баку привез.
Сегодня ему хотелось быть для окружающих источником радости — этаким октябрьским Дедом Морозом.
