Борис Силаев - Обязан жить. Волчья яма
— Как ты думаешь, дядько Скаба, за что могли убить учительницу?
— Да все балакают, шо ни за що ее вбываты. Гарна дивчынка.
— А вот не пощадили.
Скаба, насупившись, ткнул шилом в подошву, свиную щетину с просмоленной варом дратвой продернул сквозь войлок и туго затянул.
— А москалей вбывалы ще и раниш, — хмуро сказал он. — Ее таки люды, им каждый москаль поперек горла, як рыбья кость.
— В селе знают, как учительницу убили?
— А вжеж… Подошли сзади и кинули ножом в спину. — Скаба не поднимал глаз от колен. — А дурни хлопьята с ножами балуют — то просто так.
Глоба вышел к усадьбе Павлюка огородами, перешагнул плетень и ступил в чисто выметенный двор. В закутке хрюкал поросенок, хлев был пуст — из него дышало теплым навозом и разбросанным сеном. Прямо у ворот стояла лошадь, запряженная в бричку, на которой лежали какие-то узлы. Смекнув, в чем дело, Тихон торопливо шагнул в хату и увидел женщину, склонившуюся над раскрытым сундуком. Она медленно выпрямилась, держа в руках меховую шубу, глаза ее растерянно смотрели на вошедшего.
— День добрый, — сказал Тихон, быстрым взглядом окидывая комнату. — Где ваш сынок, гражданка Павлюк?
— Да боже ж ты мой… Какими судьбами, товарищ Глоба? — залепетала женщина и вдруг завопила на всю хату: — Сыдорэ-э! Рятуйся-я!
— Перестаньте, — укоризненно сказал Глоба, а сам быстро шагнул в другую комнатушку, резким движением откидывая крышку деревянной кобуры. Он отдернул в сторону вышитую крестиком занавеску и ступил через порог, но еще раньше услышал звон стекла и выстрел — Глоба мгновенно спрятался за перегородку. Коротко выглянул — на полу валялись разбросанные вещи, оконная рама была высажена табуреткой. Он не стал преследовать отсюда — он будет представлять собой отличную мишень, если уж в него выпалили, то, значит, тому человеку ничего не стоит нажать на спусковой крючок и второй раз.
Выбежал во двор и поверх плетня увидел две удаляющиеся от хаты фигуры — они торопились через луг к лесу.
— Сто-о-ой! — закричал Глоба и предупреждающе выстрелил в воздух. Люди даже не обернулись, казалось, даже припустили еще быстрее. Тихон торопливо сбросил шинель, уже на ходу откинул в сторону поясной ремень и кобуру. В распоясанной гимнастерке, с маузером в руке, он кинулся по узкой тропе. Глоба знал, что на лугу сейчас трава большая, бежать по ней трудно, она путает и захлестывает ноги. Тропинкой к лесу дальше, но она выведет к первым деревьям быстрее.
Новый выстрел кинул его на землю — пуля чирконула где-то рядом. Да, те, что удирали, в таких делах были опытными. Они отступали по всем законам — один, лежа, отстреливался, другой делал в это время перебежку, потом падал за луговую кочку и палил из обреза, давая возможность отойти своему другу.
«Я их обоих не возьму, — запоздало подумал Глоба, — надо было захватить с собой милиционера… Одного из них следует обезвредить… Иного выхода нет… Попасть бы в ногу… Второй, кажется, мужик потяжелее, я его догоню…»
Глоба ожидал, пока один из них отстреливается, — лежал, уткнувшись подбородком в мокрую землю, чувствуя, как одежда напитывается холодной водой, воняющей болотом. Маузер держал двумя руками — черный столбик мушки делил надвое бугорок луговой кочки. Лопнул последний выстрел, пуля пошла верхом, из обреза прицельный бой затруднен — большое рассеивание.
И как только прогремел выстрел — бандит вскочил на ноги. Глоба ударил из маузера. Руку подбросило вверх, пустая гильза дзынькнула из откинувшегося затвора, пахнув горелым порохом. Бандит словно налетел на стеклянную стенку — его швырнуло с силой, и он рухнул, точно подкошенный. Второй, увидев, что произошло с его напарником, обернулся и, встав на колено, в отчаянии выпалил из обреза пять раз, затем отшвырнул ненужное оружие и, петляя, кинулся к лесу. Ноги его путались в траве, он спотыкался, на ходу разорвал ворот рубахи — горлу уже не хватало воздуха. Наконец упал, задыхаясь, хрипя, пополз по земле, цепляясь пальцами за кочки, и затих. Глоба пошел к нему, не сел, а свалился рядом, бросив руки на колени, вытирая мокрое от пота лицо о плечо гимнастерки. Боковым взглядом он зло глядел на мелко дрожащую спину лежащего человека, в намертво стиснутых пальцах которого торчали травинки и сочилась влагой сжатая черная земля.
— Ну повернись, гнида, — с ненавистью проговорил Глоба. — Покажи себя, какой ты есть.
От хат по лугу с вилами и кольями бежали сельские мужики. Глоба обеспокоенно поднялся им навстречу, сказал с неприкрытой угрозой лежащему бандиту:
— Народ… Разорвут в клочья. Если хочешь жить — вставай.
Человек шевельнулся, подтянул ноги, медленно сел. Лицо у него было серое, с запавшими глазами, губы тряслись, по небритым щекам текли слезы.
— Ты Павлюк? — спросил Глоба.
— Та я, — пролепетал бандит, цокая зубами. Он сидел на земле, скорчившись, непослушными пальцами размазывая по морщинистой шее слезы и слюни. Глоба с отвращением отвернулся — у него не было сил смотреть на эту мразь.
— А второй?
— То мий брат.
— Вставай! И сопли вытри, глядеть противно. Учительницу ты убил?
Павлюк рухнул на колени, подвывая тонким голосом.
Второй был убит пулей в голову. Тело его принесли во двор и положили на бричку. Люди сказали, что до этого дня брата Павлюка видели здесь не часто — жил он в отдаленном селе, владел ветряной мельницей. Чем больше Глоба всматривался в неподвижные черты мертвого, тем больше ему казалось, что он видел его где-то раньше. Жидкие усы, срезанный подбородок, извилистые морщины через низкий лоб — этого человека он помнил по банде батька Корня. Теперь понятно, откуда появился нож. Брат передал брату… Свою заслуженную у атамана награду.
Глоба тщательно обыскал двор и хату. Со стороны огорода на бревенчатой стене хлева увидел множество следов от ножевых тычков.
«Вот здесь он кидал нож… А сын, наверно, приметил… На пацана это произвело неизгладимое впечатление. Он показал в школе, как это делать…»
Под обшарпанной клеенкой на столе Глоба нашел самодельный конверт с листом бумаги. Уже темнело, и Тихон подошел к окошку. Письмо было коротким, коряво выписанные буквы складывались в строки: «Друже! Мабуть, скоро побачымося знову. Поклычэмо старых товарышив. Грюкнэмо щэ двэрыма! Жинка моя вжэ у матэри. Собыраю и я свои манаткы. Надоели мне тутошные Магометы хуже горькой редьки. Скучыв по ридний Украини, аж дыхаты тяжко. До зустричи. Твий Мышко».
Обратный адрес отсутствовал.
Как ни отговаривали Глобу переночевать в селе, он все-таки решил ехать. Даже если бандиты уже знают об аресте Павлюка, им не придет в голову, что его повезут среди ночи.
