Хэммонд Иннес - Исчезнувший фрегат
Он выдержал паузу, затем отпустил меня, и его лицо смягчилось улыбкой.
— Есть и хорошая новость: «Антон Варга» прибывает около пол-одиннадцатого. К полудню выгрузят ваши новые паруса.
Айрис подала ему кофе, и он уселся.
— Первым делом запишем все наши грузы и разложим по местам. Потом можете приступать к проверке парусов. Карлос будет вам помощником.
Парень оказался на удивление дельным. Он хоть и выглядел женоподобным, но энергии в нем было хоть отбавляй. К тому же он был достаточно смышленым. Он мгновенно выучил предназначение всех канатов, так что весь оставшийся день, когда все припасы и материалы были разложены по своим местам в зависимости от порядка их использования и я смог приступить к парусам, стало ясно, что ему можно доверить значительную часть работы с концами и лебедками, пока мы их поднимали один за другим, проверяя, насколько это возможно при ветре, приходящем к нам из-за носа сухогруза, пришвартованного у нас за кормой.
Оказавшись, таким образом, в его обществе, я воспользовался возможностью попытаться выяснить его связи с семейством Коннор-Гомесов. Скорее всего, второй такой же шанс мне уже не представится, поскольку, когда мы все семеро, а с ним нас будет восемь человек, станем жить бок о бок на борту, уединение станет недостижимой роскошью. В первую очередь меня интересовало его родство с Айрис и причины его явного намерения примкнуть к экспедиции. Вспоминая выражение его лица, когда он глядел на нас через потолочное окно «Катти Сарк», я склонялся к мысли, что между ними что-то должно было быть.
Сперва я попробовал спросить его прямо:
— Ты родственник Айрис, я так понимаю?
Но он лишь рассмеялся.
— Такая вот родственница, убежала, притворившись мертвой, и оставила меня греть нары.
Ничего толком я от него не добился, а когда я спросил его, в каких связях он состоит с семьей Коннор-Гомес, он ответил, что если Айрис до сих пор мне этого не рассказала, то он быстрее умрет, чем сам об этом скажет.
Позже я попытался применить иную тактику, похвалив его за сноровку, с которой он управлялся с хитросплетениями такелажа «Айсвика», и предположив, что у него, видимо, был хороший учитель.
— Самый лучший, — сказал он с сияющими глазами.
— Кто же он?
Он взглянул на меня настороженно.
— Марио, конечно.
— Марио? Какой Марио?
— Марио Боргалини.
Но когда я спросил его, отец ли ему Марио Боргалини, он пожал плечами и отвернулся, бормоча:
— Я не знаю, кто мой отец. Знаю только, что я Боргалини.
Он произнес эту фамилию едва ли не надменно, как будто гордился тем, что он — Боргалини.
— Хочешь сказать, ты не знаешь, кто твои родители?
— Нет, этого я не говорил. Мою мать зовут Розали. Она певица. В основном поет под гитару. Необыкновенная женщина, очень страстная.
Его глаза лучились при этом теплотой.
— И она очень красивая, даже сейчас, хотя ей было уже за сорок, когда я родился. И очень талантливая, — прибавил он. — Вы не слышали, как она поет? Розали Габриэлли. Все эти записи…
— Да, конечно.
Я вспомнил рекламу в магазине Кингс-Линна. То была музыка не в моем вкусе, но я смутно припомнил лицо ярко выраженной цыганской наружности с широко открытым белозубым ртом и черными как смоль волосами. Значит, то была его мать. Женщина, которая непродолжительное время была женой Хуана Коннор-Гомеса. А Марио — первое имя Ангела Коннор-Гомеса.
— Это Ангел научил тебя ходить под парусом, Ангел Коннор-Гомес, верно?
Он кивнул, снова отворачиваясь.
— Дома мы всегда зовем его Марио.
— Значит, он твой сводный брат.
Иначе быть не могло, поскольку Розали Габриэлли и его мать тоже.
— Наверное. Поднять фишерман[119]? Его испытываем следующим?
— Ты часто с ним встречался?
— С Марио? Нет. Я с ним мало виделся.
Он сказал это едва ли не раздраженно.
— Только в тот год, на каникулах. Я был школьником, он тоже был учеником в каком-то смысле, в Escuela Mecánica. И мы тогда, конечно же, часто уезжали из дому в Буэнос-Айресе. Мы колесили по всей Америке из-за выступлений матери.
— Сколько тебе было лет, когда он научил тебя ходить под парусом?
— Четырнадцать, кажется. А что?
Это возраст особой восприимчивости, и у меня возникли недобрые подозрения насчет их взаимоотношений.
— А что же Айрис? — спросил я. — С ней ты виделся?
— Нет, конечно. С какой еще стати?
В его словах, я бы сказал, содержалась капля яда.
— Как вы можете догадаться, — объяснил он, — семьи Коннор-Гомесов и Боргалини не общаются.
Он со стуком откинул крышку люка на баке и нырнул в парусную каюту. На этом разговор окончился.
Как только рассвело в воскресенье, грузовое судно, стоявшее за нашей кормой, ушло в пролив, и я развернул «Айсвик» при помощи завозного якоря, пока было пространство для маневра, так, чтобы он стал носом на ветер, затем еще раз поднял паруса один за другим, работая в паре с Карлосом. К сожалению, я не решился закрепить верхний и нижний прямые паруса, ограничившись тем, что мы лишь растянули их на шкотах, то же и с фишерман-стакселем. И был еще один парус, назначение которого я не вполне мог себе уяснить. Он был огромным, крепился на обе мачты и занимал все пространство между ними, его нижняя шкаторина заходила аж за рубку. Назначение блока позади верхнего прямого паруса, которое мне раньше казалось непонятным, теперь прояснилось. Карлос влез на фок-мачту, пропустил через блок длинную нейлоновую веревку, и, обернув ее вокруг «пуза» паруса, мы таким образом, не давая ему раздуваться на ветру, смогли его поднять.
К счастью, все паруса были выкроены правильно, передние шкаторины как раз на нужном месте, и только грот нужно было немного подогнать по задней шкаторине. Кроме того, я решил, что нужно прошить двойными швами нижние части парусов и латкарманы.
— Слава богу, что у нас парусное вооружение не как у джонки, — сказал Карлос, с улыбкой глядя вверх на хлопающий парус.
Ветер налетал довольно сильными порывами, и я не осмелился натягивать шкоты на парусах.
— Вы когда-нибудь ходили на джонке? Я один раз, в Рио-де-ла-Плата. Такая оснастка — мечта ленивого моряка, но для нас там слишком много лат, слишком много пришлось бы шить. У вас на борту есть швейная машина?
— Да, — ответил я.
— Хорошо, тогда я буду шить. Я этим занимался на борту яхты, когда плыл с Род-Айленда в Плимут, когда ехал учиться в Англию.
Тогда мне удалось выудить из него еще немного информации. Она была связана с его безумной идеей приобретения яхты и совершения кругосветного плавания.
