Лев Корнешов - Зона риска
— Не говори ерунды, Артем. — Инна отвернулась, чтобы он на лице не прочитал, что она думает. — Ни к чему мне этот мальчишка, ты же знаешь, мне много надо, а что он может? Просто неохота время терять, И не обижай меня, у меня обид и так сверх положенного.
— Ври, да не завирайся, Инесса. Такие, как он, нравятся таким, как ты. Я-то это знаю! Вы при чистеньких сами себя начинаете чувствовать просветленными, мечтаете о хрустальной любви и возвышенной дружбе.
— Дурак, — сказала хрипло Инна. — Я давно уже ничего не чувствую, кроме боли, понял? И прекрати или...
— Что «или»? — зашипел Артем, осаживая голос. На них, ссорящихся, уже стали оглядываться прохожие. — Нет у тебя никакого «или», ты, дешевка!
Инна заплакала. Это было унизительно — плакать на виду у случайных прохожих, знать, что слезы доставляют удовольствие Князю — он всегда в таких случаях чувствует себя сильным, — но поделать Инна ничего не могла.
— Ладно, его ты ненавидишь, за что — сказал, но почему ненавидишь меня? Я ведь тебе только что ноги не мою...
Инна лепетала что-то жалкое, невразумительное, в горле застрял липкий комок, дышать стало так трудно, что все вокруг потемнело.
— Перестань, истеричка, — отвернулся от нее Князь. — То, что я сказал, надо тебе услышать, а то начала от рук отбиваться. Думаешь, не замечаю, как спишь и видишь — рвануть в сторону? Только не выйдет, миленькая. Мы с тобой до самого конца вместе в одной связке пойдем... Успокойся и наведи штукатурку, не хватало еще, чтобы милиция заинтересовалась.
Они остановились у большой витрины магазина, и Инна глянула в зеркало, вытерла платочком слезы, быстро подсинила веки, подкрасила щеки.
— Так-то лучше, — сказал равнодушно Артем. — Придется тебе одну книжечку подарить, «Искусство властвовать собой» называется.
— А иди ты... — Инне теперь удавалось выглядеть спокойной.
— Вот и ладушки, — рассмеялся как ни в чем не бывало Артем. — Значит, так: берись за этого телка Жаркова всерьез. Бывай чаще у него дома. И, — он многозначительно посмотрел на Инну, — запоминай...
— Что?
— Все запоминай. Пригодится. И пусть тебя вдохновляет, что здесь не червонцем пахнет...
ГОРИЗОНТЫ ВСЕ ЕЩЕ В ТУМАНЕ
Андрей наконец добился у Людмилы Григорьевны разрешения понемногу гулять. Врач долго колебалась, привела хирурга и невропатолога посмотреть своего больного. Врачи смотрели, обменивались непонятными фразами, и по их лицам Андрей понять что-либо не мог. В конце концов вмешалась Виктория Леонидовна.
— Ты разреши лейтенанту, — сказала Людмиле Гавриловне внушительно. — Я вижу, ему только на пользу, он из крепеньких мужичков.
— Но вы же видели, что у него с головой... — сомневалась врач.
— Я видела и пострашнее там, на войне, когда не поймешь, где глаза, где нос — все в кровище, кожа лохмотьями... И ничего, после этого в атаки ходили. А наш-то поднимется и еще найдет тех, кто его куском трубы из жизни хотел выбить...
Андрей рывком поднял непослушное тело, напрягая силы, схватился руками за бортики кровати. В глазах все поплыло, и он снова явственно ощутил тот короткий тупой удар, бросивший его на ступеньки лестницы, но пересилил себя и твердо встал на ноги.
— Сволочи! — ясно и сильно сказал он. — Я их найду, Виктория Леонидовна.
— Немедленно ложитесь! — всполошилась Людмила Григорьевна.
А Виктория Леонидовна обрадовалась:
— Вот, видели? Хорошей закваски лейтенант, пусть благодарит родителей...
— Хорошо, Людмила Григорьевна, — покорно ответил Андрей. — Извините меня. Однако видите, я могу встать...
— Кто это отрицает? — рассердилась Людмила Григорьевна. — Вопрос в другом: полезно ли это, не вызовет обострения? Мы ведь вас — теперь это уже можно сказать — с того света вытащили.
— Я понимаю..
— Если понимаете, тогда слушайтесь. Наверное, в глазах сейчас мелькание, слабость по всему телу, голова кружится?
Андрей и в самом деле чувствовал себя неважно. Но сказал храбро:
— Уже все прошло, Людмила Григорьевна.
— Не думаю, и не старайтесь меня успокоить, я-то знаю, что с вами творится. Поэтому давайте так: завтра разрешу вам гулять под присмотром Анечки. Через несколько дней начнут делать массаж, потом — лечебная гимнастика. Мы меньше всего заинтересованы, чтобы у вас руки-ноги отвыкали от движений. Так что вперед не рвитесь, а задерживаться на месте мы вам не дадим...
Теперь каждый день приносил Андрею небольшие радости. Ему разрешили читать газеты — минут тридцать в день. Потом он стал садиться на кровати, когда ему этого хотелось. И наконец, опираясь на Анечку, он совершил небольшую прогулку — это было так тяжело, будто шел навстречу урагану.
— Какой вы молодец, Андрей Павлович! — восхитилась Анечка. — У нас был однажды такой же больной, как и вы, так он начал ходить на месяц позже.
— Не хвали, Анна. — Андрей вцепился в спинку стула и боялся ее отпустить. — Это я еще не хожу, только примериваюсь...
Он вдруг увидел зеленое футбольное поле, на котором их редакционная команда играла против команды факультета журналистики, себя на левом краю в стремительном рывке к воротам. Сможет ли когда-нибудь снова так? Людмила Григорьевна говорит — покой... Какой при его работе покой? Журналист, когда перестанет волноваться, не журналист, а просто писака. Лучше сразу сменить профессию, найти контору потише... Он доплелся с помощью Ани до кровати, откинулся бессильно на подушку. Палата качалась, медленно передвигаясь в неясном, зыбком тумане, все вокруг было серым и неопределенным.
— Не отчаивайтесь, Андрей Павлович, так всегда вначале бывает, — утешала Анечка.
— Спасибо, добрая ты душа.
Андрей только сейчас заметил, что у Ани под белым халатом нарядное платье.
— Очень тебе идет это платье, — сказал он сестре. — На его фоне твои глазищи вообще как фары светят. А по какому случаю мы принарядились?
— Ой, Андрей Павлович, ну как же, у вас такой день... Первые шаги после болезни — это праздник! Пусть тяжело, пусть вы ослабели сильно, но быть снова на ногах, разве об этом вы не мечтали?
«А ведь она права», — подумал Андрей. Первый шаг уже сделан, завтра он снова поднимется с кровати, потом еще и еще, и так будет до тех пор, пока снова не погонит мяч по зеленому полю, почувствует грудью упругий ветер. А потом найдет тех, кто его трубой...
— Чудесный ты человечек, Анечка! — быстро сказал Андрей. — Объясни мне, пожалуйста, почему меня никто не проведывает, кроме Ревмира Ивановича? Странно как-то...
— Да что вы, Андрей Павлович! — всплеснула руками сестра. — К вам все время столько людей рвется! Просто все еще никому не разрешают посещение. А так и звонили многие, некоторые по нескольку раз в день. Людмила Григорьевна даже недовольна была — работы хватает, а они требуют, чтобы она про ваше здоровье все до капельки рассказывала. Да вы какой-то странный! Видите, сколько в палате цветов, и каждый день свежие, это все ваши приятели присылают... И фрукты привозят. А еще однажды понадобилось дефицитное лекарство, так, говорят, ваш редактор где-то его раздобыл... Мы вам не особенно про все это говорили, чтобы не волновать. Но теперь уже можно, дела пошли на поправку.
