Андрей Ильин - Дойти до горизонта
— Эхо! — вернулись ко мне все три буквы, составляющие слово.
— Море! — сказал я.
— Мо-ре! — ответил обрыв.
Это было удивительно! Здесь можно было разговаривать с эхом, слыша не обрывки последнего слога, а целое или даже два коротких слова, причем слышать в многократно усиленном звучании.
— Сергей! — крикнул я.
— Сергей! — обратился к Салифанову берег.
— Обалдеть! — ахнула восхищенная Войцева.
— Обалдеть! — ответил обрыв.
Четверть часа мы не могли сойти с места, завороженно беседуя с собственными возвращенными голосами.
Удивительный это берег. Мы столько увидели там, что не хватит времени описать половины. Цветные известняки. «Каменный цветок» — так мы определили для себя скопление вертикальных известковых плит, расходящихся в стороны, как лепестки распустившейся лилии. «Открытая книга» — две идеально ровные пятнадцатиметровые глыбы, стоящие вплотную друг к другу, как две страницы. Щель, идущая между ними, была одинаково ровна от основания до вершины. Сравнения с поверхностями, обработанными рубанками, наждачной бумагой, полировальным кругом и любым другим инструментом, не смогут передать мое изумление пред видом этих геометрически правильных плоскостей.
Многое мы увидели на том берегу, но главное — тропу, ведущую наверх, отыскали только к вечеру. Не было в ней ничего выдающегося, но обрадовались мы ей гораздо больше, чем всей прибрежной экзотике, вместе взятой. Что проку в этих природных чудесах, не будь той тропочки к людям? Кто бы потом вспоминал «Каменный цветок», описывал знакомым «Открытую книгу»?
Поднимались долго. Глазам с величиной обрыва справиться было легче, чем ногам. Тропа, неизвестно кем и когда протоптанная, извивалась, цеплялась за крутые склоны. Может, здесь когда-то ходили обитатели хижины, полуразвалившийся фундамент которой мы обнаружили на берегу?
На плато взобрались уже в сумерки. Голая ровная пустыня простиралась во все стороны Камни да колючки. Кого мы здесь отыщем?
Стало тоскливо. Стоило напрягаться, карабкаться наверх?
Пошли наугад, прямо от обрыва. Будь что будет! Взбираясь сюда, мы хоть и не признавались себе, ожидали чуда, которое могло бы разом изменить наше положение. Мы думали, что непременно увидим единственный, обозначенный на карте поселок, стоящий на западном берегу Аральского моря.
Все наше плавание было сплошным ожиданием чуда. Мы надеялись, когда брели по острову. Когда подплывали к берегу. Когда искали тропу. Чудо у нас ассоциировалось с людьми. Просто с одним человеком. Увидеть человека — значило узнать, где мы находимся, напиться воды, пожаловаться на свои мытарства. Увидеть человека — значило выжить.
Мы шли, напряженно всматриваясь вдаль, и не заметили, как ступили на дорогу, желтыми колеями разбегающуюся в две стороны. Остановились в растерянности — куда повернуть? Ошибиться страшно! Пойти налево? А вдруг спасение в трех километрах, но в другую сторону, и каждый шаг будет уводить нас от него все дальше? Направо, но где гарантия, что ошибки не будет здесь? Какая это, оказывается, мука, выбирать там, где ошибаться нельзя! Салифанов опустился коленями в колею, стараясь отыскать четкий отпечаток следа прошедшей машины. Но грунт был твердый — известняк. На нем следов не остается.
— Бросим монетку, — предложил я свой способ решения проблем с двумя неизвестными.
Зашарили по карманам — там пусто. В нашей новой жизни деньги ничего не значили. Совершать покупки не у кого, поэтому мелочь в кармане носить глупо. Медный кружочек с цифрой, обозначающей ее покупательскую способность, здесь не монета, лишние переносимые граммы, железо. Бросили плоский камешек.
— Туда, — одновременно показали мы с Татьяной вправо.
— Туда, — ткнул пальцем в противоположную сторону Сергей.
Долго вспоминали, что условились считать орлом, а что решкой. Двумя голосами «за» определили направление на юг. Двинулись равномерным шагом, экономящим силы. Неизвестно, сколько предстоит пройти.
По дороге поднялись на ближайший холм, если только можно назвать холмом блинообразную возвышенность высотой чуть больше пяти метров.
— Подождите, — попросила Татьяна, остановившись, — мне камешек попал в кед.
Она села на обочину. Распустила узел на шнурках. Бантики мы вязать перестали, так как они цеплялись за каркас плота, того и гляди из-за такого пустяка выпадешь за борт. Вдруг Таня громко вскрикнула. Мы подбежали к ней, предполагая увидеть уползающую змею или скорпиона, осветили фонариком землю.
— Да нет же, — оттолкнула нас Войцева, — туда смотрите!
Мы обернулись в указанном направлении. Рядом в нескольких километрах светилась огнями конусообразная вышка. Пусть будет благословен камешек, закатившийся в Танину обувь. Пусть живет и здравствует сама Войцева, надумавшая вытряхнуть его именно на вершине холмика и именно в тот момент, когда вышка осветилась огнями.
— Там, где электричество, там люди. Через час, помяните мое слово, будем пить компот, — пообещал Салифанов.
Но через час мы продолжали идти, а вышка все еще была в нескольких километрах впереди. И спустя еще час она была там же. И еще через шестьдесят минут она не приблизилась ни на йоту. Это было похоже на наваждение, на ночной кошмар. Мы шли, не приближаясь. Шагали в кромешной темноте, не видя, куда ступает нога, боясь оторвать от рассвеченной, как новогодняя елка, вышки взгляды. Ночью было нежарко. Темнота давала отдых пустыне и населяющей ее живности. Только местами мы пересекали теплые слои воздуха. Ныряли в них, как в парное молоко, удивляясь, почему здесь такая сложная слоистая атмосфера. Уже болели ноги, уже пятый оборот завершила минутная стрелка часов, а вышка все торчала перед глазами, даже не очень увеличившись в размерах. Казалось, она отодвигается ровно на столько, на сколько мы приближаемся к ней. Мы делаем шаг, и она на тот же шаг отступает, сохраняя меж нами равное расстояние.
— Наверное, у них там прожектора с сумасшедшими лампами, — предположил Сергей.
Он пытался нормальной логикой объяснить ненормальные явления, которые мы здесь наблюдали.
Неожиданно вышка стала расти на глазах, будто выпирала из почвы. Теперь уже точно — близко, обрадовались мы. К нашей дороге пристраивались и другие. Появилась мелкая, похожая на муку пыль — «пухляк», — как нам сказали потом. Она лежала в глубоких колеях. Невесомая, бесплотная. Мы погружались в нее, не проваливались, а именно погружались по колено. Пыль расступалась, принимая наши стопы, и смыкалась. Подошва находила плотную почву, отталкивалась от нее. Брели, как в фантастическом фильме, и пейзаж окружающий больше подходил к какой-нибудь там Венере, чем к уютной нашей Земле. Местами встречали целые пылевые озера. Мы шли по ним, страшась провалиться в невидимую яму, нырнуть в пыль и не вынырнуть обратно. Ведь это — не вода! Не всплывешь, выгребая руками, а утонуть можно запросто. Забьет пыль рот, горло, легкие, и все.
