Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
— Не удастся, — крутнул головой Леонид. — Уже слишком поздно. Метрика, все мои документы у них. И потом, я подписал договор всего на полгода.
— Будет поздно, когда поезд уйдёт, — не согласился Андрей. — Не понимаю, что заставило тебя и всех вас решиться на такое! Поверили во всю эту брехню о сытой и безбедной жизни?
— Заставила нужда… А насчёт брехни — почём ты знаешь? Немцы могли просто нахватать пацанов, сколько им надо. А они — добровольно, по согласию, без насилия. Устроили вот торжественные проводы…
— Да пойми ты — всё это показуха!
— Кроме того, ничто меня тут не удерживает: без родителей, без своего угла, тётке я не нужен, жить не на что…
— Как это не удерживает, а Таня? Она же без тебя жить не может!
— Я ей говорил: давай махнём вместе, девчонок ведь тоже берут. И на бирже обещали, что разлучать нас не будут. Не захотела. Боится и мать не пускает, — с упрёком и нотками недовольства пояснил он. Но добавил помягче:
— Я тоже люблю её не меньше и ни на какую немку не поменяю. Если всё будет хорошо, напишу, вышлю денег, приедет туда, а плохо — вернусь; не станут пускать — убегу.
— Эх ты, наивная душа! — не отставал Андрей. — Ты знаешь, что Марта понимает по— немецки, так вот: она собственными ушами слышала — сёдни, здесъ, от самих же фрицев — что ничего хорошего вас в Германии не ждет. Будете там на положении рабов. Вас ждут скотские условия существования!
Не возражая, Лёнька мрачнел лицом, слушал с опущенными глазами. Между тем Андрей продолжал дожимать: — Все их заманчивые обещания, и эта музыка, и вкусное угощение — наглая показуха. Видел киносъёмочный аппарат? Снимают, чтоб показать своим, как ловко облапошили русских дураков! Мы немного постояли возле передвижки на перроне и слыхали разговор снимальщика со своим помощником. Вот что он про вас говорил: ишъ, мол, радуются, выродки большевицкие! И не подозревают, что этих унтермэшей — недочеловеков, значит — ждет двенадцатичасовй рабочий день за миску похлёбки.
— А ты не брешешь? — посерьёзнев, усомнился-таки «унтерменш».
— Спроси у Марты — это она переводила мне их разговор. Но и это не всё, что я имею тебе сообщить. Ты вот Таню любишь, а не знаешь, что она от тебя беременная. Не говорила? А Марте призналась. Может, потому и не согласилась составить тебе компанию.
Этот аргумент подействовал: Леонид явно опешил и подал знак Тане подойти.
— Это правда… ну, насчёт ребёнка? И ты молчала? — упрекнул кивнувшую, потупившуюся подругу.
— Я побоялась… думала, что ты вообще… — слёзы не давали ей говорить. — А почувствовала и узнала… когда ты уже записался на бирже.
Чтобы она не впала в истерику, Марта, успокаивая, увела её к переходному мосту через железнодорожные пути.
— От же дурёха! Чё ж она не сказала раньше… — возмущался будущий отец. — Как же теперь быть?..
— Очень просто: плюнь на документы и смывайся. Скоро вернутся наши, метрики и свидетельство об образовании получишь новые. А фрицев уже колошматят под Сталинградом, скоро конец войне, вот увидишь!
Завтрак кончился, ушли оркестранты. В рупор несколько раз объявляли: провожающим — освободить перрон; всем отъезжающим собраться у первого пути; девочки — отдельно, их вагон — второй от паровоза. Тем временем к перрону стали подавать состав из товарных вагонов, известных под названием пульмановских; через не до конца задвинутые двери виднелись двухярусные дощатые нары.
— Скоро объявят посадку, — поторопил Андрей. — Решайся, Лёха! Пожалеешь, но будет поздно.
— Да я-то уже решился, — ответил наконец тот. — А как же Гришка, Степка, Борис?.. Если уедут, а я останусь, как посмотрю в глаза матерям? Ведь это я их пригласил составить компанию…
— Знаешь, где их найти?
— Договорились собраться напротив последнего вагона. Да вон они, — узнал друзей «Лёха».
— Дуй к ним, скажи: здесь, мол, Марта. Хотела бы проститься и пожелать доброго пути. Подойдут, и мы гуртом уговорим остаться.
Кивнув в знак согласия, Лёха (он не возразил против и этого имени), сказав Тане «сейчас вернусь», убежал.
Тройка с котомками за плечами отделилась от остальных и вместе с ним направилась к переходному мосту. Но тут в рупор предупредили: — Никто не уходить! Начинался посадка на вагон. Эй, ребьята, назад!
Распорядитель, сопровождаемый вооружённым солдатом, заспешил к возможным беглецам. Тем пришлось спрыгнуть с перрона вниз и оттуда помахать Марте в знак приветствия и прощания.
— Ви, двое, пошьему не соединяться к товарищей низ?
Этот вопрос обращен был к приблизившимся было Андрею и Марте, которых он из-за одежды принял, видимо, за своих подопечных.
— Мы не уезжаем, мы провожающие, — пояснил Андрей. Тот поверил.
И тут до наших агитаторов дошло: не только всех четверых, но даже Лёньку вернуть не удастся…
— Всё насмарку!.. Поздно хватились, ёк-карный бабай! Но так этого оставлять нельзя. Ты, Марта, останься, а я — я проеду с ними. В вагоне объясним с Лёхой, что к чему, и как только паровоз где-нибудь сбавит скорость, спрыгнем на ходу. Ждите нас через…
— Я — с тобой! — решительно заявила Марта. — И не настаивай, не теряй зря времени!
Спорить было бесполезно и некогда — началась погрузка в первый вагон — и он уступил:
— Ладно, так и быть… Таня, если мы задержимся, то дня через два сходи на Красную (он назвал адрес Зои), скажи хозяйке или её дочери, почему мы не вернулись вовремя. Больше — никому! До встречи!
Марта последовала было за ним, но через несколько шагов вернулась к Тане:
— Это вам с мамой, — достала из рукава фуфайки пачку денег и сунула в сумочку растерянной подруге. — Здесь с полтыщи марок. Мы прихватили их на случай, если не удастся уговорить ребят словами. Теперь убедим и без денег. Пока, Танечка, скоро увидимся, — и, поцеловав вконец ошеломленную подружку, кинулась догонять Андрея, зачем-то направившегося к офицеру-распорядителю.
— Пан, мы пришли проводить друзей, но в последнюю минуту решили тоже поехать в Германию на заработки. Можно? — спросил он.
— Та, кане-ешно! Ви — молодец. Присоединяться!
— А ничего, что у нас нет при себе документов?
— Нишево, нишево! Токумент оформлять на месте. Тобро пожаловает феликую Германий!
Посадка шла организованно и быстро. Первыми по трапу поднялись в вагон девчонки, их было около двух десятков. Затем трап переставили ко входу следующего вагона, в который запустили до тридцати ребят — и так до оконечного. В каждый вагон последним поднимался вооруженный автоматом солдат. С перрона процедуру провожания и посадки снимала кинокамера.
