Марк Гроссман - Камень-обманка
Однажды вечером — солнце уже садилось за белки́, окрашивая позолотой облака и снежники — Россохатский внезапно увидел человека. Еще не отдавая себе отчета в том, что делает, Андрей соскочил с Зефира, затащил лошадей в густой ельник и, расстегнув дрожащими пальцами кобуру, лег за поросший лишаями валун.
Путник был плохо различим — только пятно, без лица и одежды, но сотнику показалось, что прохожий — солдат, непременно солдат, а отчего — и сам себе пока не мог объяснить.
«Кто он?.. Куда?.. Зачем?.. — лихорадочно соображал Россохатский. — Пусть идет своим путем, нечего нам встречаться…»
Но тут же подумал, что, поступив так, совершит ужасную глупость. Встречный, вероятно, дезертир, красный или белый — все равно. Он не пошел бы, этот солдат, в тайгу, не будь местным уроженцем. Значит, помнит эти места, может рассказать о дороге, стало быть — помочь. Умно ли отказываться от такой удачи?! Только надо выйти из-за камня вдруг, чтоб солдат не успел скрыться или выпалить в Андрея.
Фигурка человека, спускавшегося с водораздела в долину, становилась все крупнее, и Россохатский понемногу стал различать детали его одежды, а затем и черты лица.
Путник шел малым, осторожным шагом, постукивая суковатой палкой по камешкам впереди себя. Видно, боялся осыпей. Одет он был, и впрямь, в истрепанную, выцветшую гимнастерку и такие же галифе. За спиной темнел солдатский вещевой мешок, торчало дуло винтовки. Андрей разглядел бороду соломенного цвета, настороженные, широко открытые глаза, грязные морщины на лбу.
«Беглый! Точно — беглый! — решил Россохатский. — А впрочем, черт его знает! Теперь у каждого мальчишки в России — винтовка».
Вскоре незнакомец поравнялся с валуном, за которым прятался сотник.
Россохатский выскочил на тропу и, чтобы солдат не подумал чего худого, протянул ему руку, сказал, как можно мягче:
— Бог в помощь, служба… Далеко ли идешь?
Солдат, увидев прямо перед собой человека в офицерском френче без погон, кажется, одеревенел от страха. Кое-как справившись с волнением, он механически пожал протянутую ему руку и, вздохнув по-рыбьи, возбужденно засмеялся:
— Будто леший — из пня выскочил…
Они несколько секунд молчали, разглядывая друг друга и пытаясь по внешнему виду определить, с кем имеют дело.
Не выдержав, Россохатский спросил:
— Так и будем перемалчиваться взапуски, дядя?
Солдат, которому было уже, вероятно, за сорок, пожал плечами, пробормотал:
— А чё ж… И поговорить можно… Отчё не поговорить?..
И они снова стали топтаться и вздыхать, не зная, как задать главный вопрос, ответ на который сразу ставит всё на свои места.
— Ну, чего боишься? — не умея подтолкнуть встречного к разговору, проворчал Россохатский.
— Не-е, не боюсь, — протянул солдат. — На всяку беду страха не напасешься.
Он все-таки снял со спины мешок и винтовку и, положив их подле себя, сел на камень. Андрей опустился на траву рядом.
— Кто будешь? — спросил сотник, разглядывая серые, с обломанными ногтями и в трещинках пальцы незнакомца, которыми тот скручивал цигарку. — Домой, чай?
— Домой, — подтвердил солдат. — А ты кто?
— Да вот… иду… — буркнул Андрей. — Заплутался маленько…
— А-а, бывает… — кивнул незнакомец и внезапно, будто выстрелил, ожег вопросом: — Белый аль красный?
— Теперь никакой… — усмехнулся Андрей. — А ты?
— И я стало быть, никакой.
Снова замолчали. Солдат высасывал цигарку почти без остановок, настороженно поглядывал на Россохатского и вздыхал.
— Дал бы табаку на завертку, — вдруг попросил Андрей. — Курить до смерти охота.
— Это — на́… Это — бери… — явно обрадовался солдат, доставая кисет. — Так-то лучше, без вопросов.
Россохатский послюнил цигарку, возвратил кисет, подымил.
— Ну, ладно, чем околицей говорить, лучше прямо.
— Оно верно, — неохотно пролепетал мужик. — Прямо — лучше. Только ведь голова на кону, тоже думать приходится.
Андрей махнул рукой.
— Бог с тобой… Ты, чай, местный? Знаешь тайгу?
— А то нет, — усмехнулся беглец. — С ребятишков ружьем балуюсь. А ты путь-то куда держишь?
— В Саян, стало быть. Может, что посоветуешь?
— В Саян… Понятно… На Китой шагай…
— Далеко ли? Как идти?
— Тут бывал ранее ай нет?
— Нет.
— Ну тогда слушай, чё скажу. Первое: по горам зря не лазай, уморишься, да и толку нет. Хребтов попусту не ломай[33], по долинкам тянись, в них всегда тропы сыщутся. Понятно, и без того нельзя, чтоб на кряж не взвалиться. Но то — по крайней нужде. А иди вот как, паря. Речка эта, у какой мы с тобой ныне, Тёмник зовется. Ты по ней вверх гребись, на запад. Дошагаешь до горы Сироты, — приметная у нее вершина, остренькая, — ломай хребет. Нелегко будет, осыпей берегись, и земля там, на скалах, под ногами разъехаться может. А как свалишься через перевал Хамар-Дабана в долину Снежной, — отдохни, слышь. Запомни: спуск в горах похуже подъема, грозная вещь, спуск-от.
Андрей слушал, не перебивая, и покачивал головой в знак того, что все разумеет и благодарен за добрый совет.
— По Снежной опять все на запад да на запад путь. Это самая большая тутошняя река, те верст двести по ней топать. А как обойдешь малую заимку Зуслоны да увидишь зачинок[34] Снежной, повернись лицом к горе и лезь на нее. Там шибко высоко, и тропинка плохенькая. Смотри, не сгуби себя на той дороге.
Он закурил снова, протянул табак Андрею и, продолжая рассказ, стал для верности чертить палочкой маршрут на запыленном камне.
— Свалишься с хребта — река Харангул будет. По ней ступай на Зун-Мурин. Плюгава та речка, да нрав у нее лютый. А после и совсем проходу не станет — прижимы да щеки[35]. Тащись на север тогда, — по хребтам и речонкам до Иркута дотянешь…
Андрей опять кивнул, но уже без прежней уверенности, будто хотел сказать: «Где ж мне запомнить все это! Вон какая даль!»
Солдат внезапно понизил голос и оглянулся, точно мог их кто-нибудь услышать в этой, забытой богом глуши.
— На Иркут, коли верно шагать, явишься через три, а то и четыре недели. Тут в оба гляди. Слева Тунка́, справа Еловка — сёла. В Тунки́нской долине густо народу, а те, полагаю, паря, свиданки с ним ни к чему… Иркутом на северо-восток топай, к Цаган-Угуну. Так, обочь реки, и бреди. А сломишь Тункинский хребет — тут те и Архут будет. По нему — спуск до Китоя. Там уж сам гляди — куда путь держать и чё делать…
Андрей вздохнул и потерянно улыбнулся. Мужик взглянул на него участливо, спросил:
— Чё, паря, далековато?
