Максим Сорокин - Восход Акроникса (СИ)
Он попытался отвести взгляд, но тут главарь мародеров развернул скакуна и окаменевшему мальчику предстала правая рука вожака, вернее точнее то, что некогда было рукой. Плечо всадника взбухало огромным горбом, сплетенных в жуткий клубок, вздымающихся и опадающих, словно живое существо, мышц. Из них, ороговевшими пузырями выпирали костяные наросты. В этой мешанине плоти и костей, повинуясь некой неведомой злой силе, рождалась шипастая живая плеть. Извиваясь подобно змее, та скручивалась в багровые кольца и распускаясь вновь, молнией вспарывала воздух. В своей середине она распадалась на четыре тугих каната мышц, два из которых оканчивались ярко-желтыми ядовитыми жалами, вторая же пара отростков представляла собой мясницкие загнутые крючья.
Прошло не больше нескольких мгновений, пока Викар разглядывал жутко мутировавшее существо, однако этого хватило, что бы несущийся на огромной скорости ловчий с копьем сократил дистанцию до отца. Егерь сместился, к уже погруженному в вечернюю тень, краю поляны. Всадник отвел руку для удара, нацелив острие ему в грудь, огласив окрестности громким яростным воплем. Вопреки ожиданиям мародера, мужчина не испугался, а изготовился для рывка. Мгновение и отпрыгнув в сторону перед самой мордой животного, отец Вика избежал удара. Лошадь с громким топотом пронеслась рядом, в то время как егерь, совершив кувырок и будто бы забыв, о только что пропущенном мимо себя враге, направился в сторону последнего клешне-рукого.
Рассвирепев от подобного пренебрежения, промахнувшийся всадник резко рванул удила коня на себя, заставив того дико заржать от боли и подняться на дыбы. Впрочем, это вовсе не замедлило его стремительный галоп. Тяжелый зверь, вместе с беснующимся и не переставая орущем что-то всадником, на огромной скорости влетел в дальний подлесок. Только тогда Викар понял, почему отец даже не оглянулся. Он был егерем, а это значило, что мог лишь окинув взглядом окружающий его лес, узнать о нем и его ловушках столько, сколько не смог бы узнать ни кто другой. Мародер на коне пронесся сквозь вязь узких веток и через мгновение будто-бы провалился сквозь землю, а его полный ярости рев сменился заунывным, полным отчаяния воем и оборвался глухим звуком удара тела о камни. Оказывается, опушка находилась на самом краю обрыва и сквозь поломанные ветви теперь виднелся песчано-алый горизонт, обрамлённый ватой тяжелых, красных, от последних лучей заходящего солнца, облаков.
Вожак остановился, казалось его заинтересовал человек, который только что, без особого труда, перебил три четверти его отряда. Он положил руку на потертую кость-луку, продолжая наблюдать не вмешиваясь. Последний же мародер, обряженный в шкуры, выхватил небольшой обсидиановый кистень, с вплавленными в каменное навершие клыком саблезубого льва. Явно памятуя об участи своего товарища, познавшего прелесть полета, он послал своего скакуна вперед легкой рысью. На лице отца Викар заметил улыбку, нет, не улыбку - хищный оскал. Тот понял, что в сердце этого 'мохнатого' поселился худший враг любого воина - страх. Небрежно крутанув серпомеч, мужчина слегка присел, коснувшись левой рукой влажной травы и стал выжидать.
Картина, которая разворачивалась перед Викаром приковывала взгляд и заставляла кровь кипеть, восхищаясь происходящим. Здесь и сейчас, в бою, сошлись две невообразимо противоположные друг другу силы - варвар пустошей и хранитель леса, убийца и защитник, раб своих инстинктов и истинный воин. Когда их разделяло меньше пары метров, легкий порыв ветра колыхнул окантовку одежды, как бы ненароком вложив стяжку плечевого захвата накидки в руку егеря и тот немедленно рванул её. Полог плаща распахнулся и словно крылья птицы, взвился в воздух, скрыв за своим широким телом хозяина, заставил мародера испугано вскинуть стальную клешню. Зеленая накидка обвилась вокруг всадника, закрывая обзор и мешая кистеню подняться для удара. В туже секунду отец, будто туго натянутая пружина, подпрыгнул, практически перескочив лошадь. Крутанувшись в полете, он наотмашь рубанул серпомечом туда, где находилась шея последнего врага, скрытого за складками ткани. Раздался звон столкнувшихся клинков, то запели железные зубья меча, встретив равного себе. Отец едва не потерял равновесие и приземлился, припав на колено позади лошади. Он хотел было оглянуться, дабы убедиться, что враг повержен, как рядом с ним тяжело рухнуло могучее тело с перерубленной стальной клешней.
Видимо всадник пытался защититься и выставил перед собой, закованную в панцирь левую руку, так что вся сила удара пришлась меж сочленений брони. Серпомеч напрочь отсек кисть ловчего, оставив на её месте лишь рваную рану, сочащуюся темно-фиолетовой жижей, мало напоминающей кровь. Мародер схватился правой рукой за то место, где раньше была клешня и дрожа всем телом поднес обрубок почти в плотную к лицу, будто желая рассмотреть вблизи покалеченную конечность. Из-под капюшона раздался сначала неясный, булькающий рык, быстро переросший в рев нечеловеческой ярости. Егерь резко вскочил. Ни секунды не медля, он крутанул оружие, перехватив серпомеч обеими руками и направив его острие вниз, резко припал на левое колено. Скорость и сила удара, направленного прямо под глухой капюшон всадника, должны были сразу же покончить с его никчёмной жизнью.
Мгновение, когда оружие неслось к незащищенной плоти, казалось, растянулось во времени, а мародер медленно, будто находясь в тягучей болотной смоле, поворачивал голову к отцу. Меч погружался в капюшон все глубже и глубже, но звука пронзаемой кожи и ломающихся костей все не было и только когда наконечник меча высунулся с обратной стороны, вонзившись в землю, время вновь продолжило свой обычный бег.
Закутанный в меха воин не просто избежал смертельного удара, он с невозможной для человека скоростью извернулся, разорвав захваченный мечом край капюшона и вопреки всем мирским законам, поднялся даже не коснувшись руками земли. Это произошло настолько быстро, что отец успел бросить лишь удивленный взгляд на уже стоявшего всадника и в туже секунду получил тяжелейший удар коленом прямо в лицо. От удара он рухнул навзничь, широко раскинув руки. Пальцы разжались и меч, выскользнув из ослабевших пальцев, упал на остывающую, осеннюю землю. Из разбитого носа и верхней губы выступила кровь, а глаза потерявшие фокус, тщетно пытались сморгнуть набежавшую влагу. Рыкнув, мародер быстро раскрутил кистень и двинулся вперед в надежде добить обидчика.
Внезапно, Викар понял, что если он сейчас же что-либо не предпримет, то отцу конец. Скорее повинуясь инстинктам, нежели реально отдавая отчет своим действиям, он сорвал с пояса свою небольшую костяную булаву и размахнувшись, метнул её в безрукого ловчего. Мародер был настолько поглощён мыслями о мести, что не заметил новой угрозы и та с глухим звуком впечаталась ему в затылок. Удар был не сказать чтобы сильным, но явно неожиданным, причем настолько, что левая нога всадника запнулась и тот припал к земле, едва успев опереться на здоровую руку. Дезориентированный ловчий тряхнул головой, пытаясь прийти в себя после нападения. Этого мгновения хватило егерю, чтобы сориентироваться в произошедшем и схватив упавшую рядом булаву, со всего размаху садануть ею в висок мародера. Того качнуло и отец молнией набросился на него тут же повалив дезориентированного врага, и нанес ещё один удар, и ещё, когда укутанное в шкуры тело начало заваливаться набок, и ещё когда уже упало, и ещё, и ещё. Пока скрывающий лицо врага капюшон не стал буквально вбит в землю, а из него не начала вытекать такая же гадкая жижа, что из обрубка руки.
