Луи Буссенар - Пылающий остров
— А иногда бывают и две смерти, — вмешался Мариус и громко захохотал.
Долорес пробовала протестовать еще раз, но решение Фрикетты было неизменно.
— Я отправлюсь с вами, это решено, и не о чем больше спорить, — отрезала молодая француженка. — Я так хочу, а после — будь что будет!
ГЛАВА V
Выбраться из Гаваны пешком или на лошадях можно было только после исполнения целого ряда формальностей, удостоверяющих личность выбывающего. При малейшем подозрении всякий, желавший улизнуть из города, попадал под военный суд, а затем и под расстрел. Фрикетте и ее друзьям оставалось только попробовать, нельзя ли уехать по железной дороге, хотя и тут был огромный риск. Но с военным поездом представлялась возможность уехать незаметно, так как тут всегда была большая толпа провожающих и в этой толпе можно было затеряться.
Только бы добраться до вокзала. Но как это сделать? Госпиталь охранялся строго. Фрикетте и ее матросу ничего не стоило выйти, но Карлосу и его сестре…
А время шло. Мариус уже пронюхал, что готовится транспортное судно для отсылки партии пленных в Европу. Охрана госпиталя удвоилась, и это пришлось скоро почувствовать даже самой Фрикетте, хотя она пленницей не была.
Однажды после шести часов вечера Фрикетта вздумала выйти погулять, желая воспользоваться короткими тропическими сумерками и подышать чистым воздухом. Вдруг часовой загородил ей дорогу:
— Нельзя!
Фрикетту в госпитале все знали и любили. Она это знала и потому удивилась и подумала, что тут ошибка.
Часовой грубо повторил:
— Нельзя!
Фрикетта рассердилась и сделала два шага вперед.
— Нельзя говорят вам! — еще громче закричал часовой. — Назад!
У Фрикетты даже губы побелели.
— А!.. Так вот как!.. Со мной, свободной француженкой, обращаются здесь как с пленницей!.. И это за все мои заботы и труды!.. Хорошо же!..
Вдруг она вспомнила о полковнике Валиенте и его сестре, и сердце у нее сжалось. Что, если их замыслы раскрыты?..
Фрикетта не стала разговаривать с часовым, исполнявшим только то, что ему было велено, вернулась в госпиталь и потребовала немедленного свидания с главным врачом. Он принял ее очень любезно, но как будто стеснялся чего-то. Фрикетта рассказала о случае с ней и объявила:
— Я желаю немедленно, сейчас же выйти отсюда.
— Это невозможно, мадемуазель.
— Как так — невозможно?
— Запрещено всем, по приказу коменданта города.
— Но я не все.
— Завтра после полудня сколько угодно, мадемуазель.
— Но что это значит?.. Ведь я не солдат, я иностранка, француженка. Ко мне это не может относиться…
— Дело в том, дитя мое, — мягким отеческим тоном произнес доктор,
— что завтра должен отплыть в Европу транспорт с пленными, с государственными преступниками, многие из которых находятся здесь, в госпитале. Комендант опасается побегов… Принятые им меры не могут оскорблять вас лично, так как относятся ко всем без исключения.
— Все это одни слова, милостивый государь, а фактически я все же лишена свободы. Я потребую консульской защиты. В последний раз говорю вам: выпустите меня.
— Часовым отдан строгий приказ. Против вас будет употреблена сила. Все, что я могу для вас сделать, это послать от вас записку в комендантское управление.
— Милостивый государь, я не привыкла просить о том, чего имею право требовать. Против силы я, как женщина, ничего не могу поделать. Я поступила сюда на службу добровольно и служила верой и правдой, а между тем со мною поступают как с преступницей, вопреки всякому праву, вопреки всякой справедливости. Знайте же, что после этого я не останусь здесь больше. Прошу вас не рассчитывать на мои дальнейшие услуги. Я выхожу в отставку.
— Но, мадемуазель, подумайте… не горячитесь… зачем такая поспешность.
— Имею честь кланяться, милостивый государь.
Взбешенная Фрикетта покинула опешившего доктора и как буря промчалась к себе в комнату, где и заперлась.
Через некоторое время к ней вернулось ее обычное хладнокровие, то хладнокровие, с которым она проводила свои необыкновенные хирургические операции, удивлявшие старых и опытных врачей.
— Надо подумать хорошенько о том, как бы спасти Карлоса и Долорес,
— сказала она себе. — У меня еще полсуток времени.
Не теряя ни минуты, она отправилась к своим друзьям и объяснила им ситуацию. Карлос и Долорес приняли тяжкое известие совершенно спокойно. Они были давно готовы ко всему. Полагая, что теперь все кончено, Карлос обратился к Фрикетте с просьбой дать ему и его сестре какого-нибудь яда, который бы действовал верно и быстро.
Фрикетта отказала наотрез.
— Рано еще, — пояснила она. — Это успеется.
— На что же вы надеетесь?
— Я надеюсь улизнуть вместе с вами от этих благородных гидальго, которые, как оказывается, хуже и грубее прусских солдат… Как! Не пропускать меня!.. Меня!.. Хорошо же!
— Скажите, что же нам теперь делать?
— Вам — ничего не делать. Будьте только готовы и ждите полуночи. Ждите и надейтесь!
С этими словами Фрикетта выпорхнула от них, как птица, и долго после того советовалась о чем-то с Мариусом.
К одиннадцати часам вечера лицо Фрикетты прояснилось. Мариус отдувался, как кит, сдерживая готовые вырваться у него восклицания радости и торжества. При свете догоравшей свечи он заканчивал ни более ни менее как гримировку своей собственной особы. Его черная борода превратилась в рыжую, какие нередко встречаются у испанцев. То же произошло и с его густыми лохматыми бровями. Стоя перед зеркалом, он смеялся и говорил Фрикетте:
— Э!.. Я теперь точно и не Мариус… Никому теперь меня не узнать, черт возьми!.. Вот так химия!.. Ведь это все химия сделала, мадемуазель, не правда ли?
— Химия, химия, Мариус. Она играет большую роль при всяком нашем побеге. Мне она сослужила не однажды хорошую службу… на Мадагаскаре и в Абиссинии… Ну, с этим, значит, кончено. А остальное готово у вас?
— Как же, мадемуазель, все готово.
— Так пойдемте к нашим узникам.
Провансалец взял под мышку три свертка средней величины и пошел за Фрикеттой по госпитальным коридорам, слабо освещенным газовыми рожками.
Приближалась полночь.
Фрикетта вошла в палату, где ее дожидались брат и сестра.
— Идите за мной! — сказала она им.
Она повела их по коридору, в котором Мариус поспешил завернуть все газовые рожки. Пройдя шагов двадцать, Фрикетта нащупала в стене коридора маленькую дверцу и, вынув ключ, отперла ее.
— Тут каменная лестница, — сказала она. — Двадцать ступеней. Спускайтесь осторожнее и ничему не удивляйтесь.
