Марко Марчевский - Остров Тамбукту
Солнце пекло немилосердно, и мы поспешили укрыться в узких уличках городка, но скоро попали на другой его конец. Перед нами открылись желтые пески окрестностей и стена из голых скал на горизонте. За ними была Мекка. Мы вернулись в городок, проходя между пятиэтажными зданиями из кораллового известняка. Узкие и высокие окна без стекол были украшены деревянными решетками, на которых резчики-арабы показали чудеса своего искусства. За одной из таких решеток я открыл лицо красивой смуглой девушки. Едва наши взгляды встретились, в ее черных глазах выразился испуг, и она исчезла. Здесь женщинам запрещается показывать свое лицо посторонним мужчинам. На тяжелых двухстворчатых дверях из кедрового дерева висели начищенные бронзовые кольца и молотки, а гипсовые фигуры или каменные подпоры с изваянными на них человеческими головами украшали фасады. Мимо нас важно проходили смуглые арабы с белыми капюшонами на головах. В маленьких лавчонках, покрытых прогнившими досками и старыми мешками, продавалось верблюжье и баранье мясо. В воздухе жужжали мириады мух и разносили заразу среди людей и животных. Мистер Смит велел коку купить свежего мяса, но увидев, что оно засижено мухами и червивое, отказался его есть. Зато пятьдесят рабочих устроили себе богатое угощение в трюме.
Мы вышли из Джидды к вечеру, когда солнце заходило, и его лучи жгли уже не так сильно. Белый город отражался в широком заливе и как бы трепетал в дымке. Скоро он исчез из глаз, как красивая арабская девушка в темной тени за решетчатым окном.
Остались позади и другие городки по побережью Аравийского полуострова: Ходейда, Моха, Аден. Аден был последний порт, в который мы зашли, чтобы снабдиться продовольствием и горючим для долгого перехода по Индийскому океану. Это древний арабский город, основанный около шестисот лет до нашей эры на живописных, но голых скалах, по которым кое-где растут колючие кустарники. В скалистой равнине вблизи города до сих пор видны древние водохранилища, снабжавшие некогда жителей питьевой водой. Город находится в самой южной части Аравийского полуострова вблизи Баб-эль-Мандебского пролива, отделяющего Аравию от Африки и еще в древние времена называвшегося воротами в Индию. Эти ворота открываются и закрываются Англией. Уже более ста двадцати лет владеет Англия городом, но арабское население не примирилось с этим. Англичане живут в Адене как в крепости... Они с гордостью называют Аден — «Англия в Азии», но никто из них не решается выйти за крепостные стены.
Из Адена яхта направилась к мысу Гвардафуй — наиболее выступающей части Сомали, берега которой тут делают острый поворот на юго-запад. Мы повернули на юго-восток и удалились от Африки, как перед этим расстались с Аравией. Но синие горные вершины еще долго вырисовывались вдали на горизонте, пока наконец не исчез и последний признак земли.
Куда ни посмотришь — бескрайняя водная ширь, слегка покоробленная ветром. Яхта не спеша движется по безбрежной водной пустыне и оставляет за собой дорожку белоснежной пены.
II
Капитан был словоохотливый моряк и часами рассказывал мне о своих приключениях во всех частях света Но старый морской волк уже значительно полинял. В сравнении с большими торговыми пароходами, которыми он командовал раньше, яхта мистера Смита ему казалась жалкой скорлупой. Но теперь она была для него единственным убежищем и при том довольно удобным. У старого моряка не было ни угла, ни семьи. Он не любил суши и никогда не засиживался на одном месте более нескольких дней.
— Настоящий моряк любит только море, — говаривал он, держа в зубах свою голландскую пенковую трубочку. — Суша приятна на день-два, а море никогда не надоедает. Вам, людям с суши, оно кажется однообразным и серым, как скука. О, несчастные! Неужели вы не видите, что волны каждый миг меняют свою окраску? Послушайте их песню — она меняется всякий час, она всегда нова, непонятна и всегда различна.
Так говорил капитан Стерн. Но если бы он знал, что его ожидало несколько дней спустя, он, наверно, переменил бы мнение о суше, а песня волн, которой он так восхищался, зазвучала бы как похоронный марш. Капитан был интересным собеседником, и я с удовольствием его слушал. Его живые рассказы скрашивали жаркие дни, а прохладными ночами легче дышалось. Но дням и ночам не было конца, как не было конца и водной пустыне.
Однажды капитан неожиданно приказал матросам спустить паруса и лечь в дрейф, потом позвал кока, который шлялся по палубе с руками в карманах, и велел ему открыть помещение для рабочих.
— Подходим к экватору, обернулся он ко мне. — Существует старый обычай: тот, кто впервые пересекает экватор, должен выкупаться. У моря есть свои законы, сэр...
Рабочие один за другим вылезли из своей тюрьмы и бросились в воду. Услышав топот и веселые голоса, мистер Смит вышел на палубу и строго спросил:
— Что это за базар, Стерн? Что означает этот шум?
— Пересекаем экватор, сэр, — ответил капитан. — Не изволите ли выкупаться? Эй, Джони! — крикнул он молодому юнге. — Напусти морской воды в ванну мистера Смита. Скажи коку, чтобы он пришел купаться, а то я сам пойду за ним и брошу в океан эту бочку с салом.
Мистер Смит поморщился, но ничего не сказал и ушел в свою каюту. Стерн усмехнулся с видом победителя.
Ветер снова надувает паруса. Слегка кренясь на левый борт, яхта легко скользит по воде. Кругом — насколько хватает глаз — вода, небо и накаленное солнце в зените.
Последние очертания Мальдивских островов давно растаяли за синей лентой горизонта. Надоедает ехать по морю много дней и ночей, не видя суши. Но капитан Стерн не скучал, часами расхаживал по капитанскому мостику и задумчиво всматривался в водную стихию. А вечерами, когда жара спадала и прохладный ветерок обдувал наши потные тела, он ходил с опущенной головой по палубе и сосредоточенно курил. О чем он думал в такие минуты? Может быть, о жизни, которая незаметно отлетает, как лист, оторванный ветром?.. Где-то там далеко на востоке — Сингапур, а на другом конце земного шара — Лондон. Много колесил он по морям и океанам между этими двумя городами, но всякому овощу свое время... Теперь ему уже за пятьдесят, а в этом возрасте только семейный очаг может быть подходящей утехой. Но у капитана Стерна не было семьи. Он скитался по свету как перекати-поле, полный воспоминаний и скорби о пропущенном счастье. В такие вечерние часы мечтаний и грусти я избегал его, чтобы не мешать ему в одиночестве предаваться своим тяжелым мыслям, зная, что тоска по прошлому слаще горечи нынешней его жизни.
Прислонившись к мачте, я встречал наступающую тропическую ночь, желал капитану «спокойной ночи» и уходил спать.
