Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Я сделал несколько шагов, дыша открытым ртом. В горле пересохло.
Скелет не трогали звери — уже не знаю, почему. Но кости не были растащены, и даже сохранилось кое-что из одежды: потрескавшийся, утерявший цвет кожаный то ли жилет, то ли панцирь с порыжевшими от ржавчины металлическими бляхами; сапоги, на которых уцелели подковы — на носке и каблуке — и застёжки ремней поверху голенища; широкий пояс с зелёной от окиси пряжкой, на котором крепились… ножны. Да, ножны! На скелете были ещё какие-то ошмётки то ли ткани, то ли кожи. Но я вглядывался именно в ножны, из которых торчали рукояти — чуть изогнутая большого ножа и обычная крестовина длинного меча. Рукояти даже на глаз «сварились» с ножнами.
Я подошёл к скелету вплотную. И только теперь понял, что меня обманули глаза — до скелета было ближе, чем мне казалось, а сам он оказался меньше!
Скелет принадлежал подростку — девчонке или мальчишке — моих лет. Вернее — по крайней мере — одного со мной роста. Я увидел, что на левом запястье скелета широко висит изъеденный ржавчиной браслет.
А потом я понял, что это часы. Массивные, незнакомые мне часы со странным восьмиугольным корпусом — стекло было чистым, и я видел циферблат с многочисленными дисками и цифрами, на которых навсегда замерли стрелки.
Я наконец заставил себя закрыть рот. Ещё раз посмотрел на оружие, жилет, грубые сапоги.
И на часы. Как во сне, я нагнулся ниже и различил надпись Omegua. А под ней — мельче Switcherland: Это была швейцарская «Омега», я о такой читал в книжках. Дорогие часы…
Я перестал что-либо понимать.
— Олег!!! — завопила Танька за кустами. — Олег, ты где?!
— Ёлки… — вырвалось у меня, и я поспешил наверх, заставляя себя успокоиться хотя бы внешне.
Танюшка вылетела из-за деревьев и треснула меня кулаком в грудь так, что я охнул. А Танька затрясла меня за плечи, как отбойный молоток, шипя:
— Ты где был, кретин?! Я же… я чуть дуба не дала!.. Просыпаюсь… где ты был?!.
— Тань, Тань, ты чего?! — ошалело бормотал я. — Я отошёл… ну, по делам…
— Не смей так больше делать, дурак! — она треснула меня по плечу и отвернулась, закрыв лицо локтем.
— Погоди, Тань… — я топтался рядом, не зная, что делать. До меня дошло, что ей-то на какие-то страшные мгновения показалось, что она осталась в этом непонятном мире — одна. — Ну прости меня, — убито попросил я, не зная, что сказать ещё.
— Больше так не делай никогда, — уже тихо попросила она, всё ещё не поворачиваясь. — Я очень-очень испугалась, Олег… Ну всё, я уже успокоилась, вот, — она повернулась и по-настоящему улыбнулась, но тут же попросила снова: — Только больше не уходи… Поесть ничего не нашёл?
— Можно камышовых корней надрать и испечь, — не нашёл ничего лучшего я. — Там камыш есть, — и тут же обругал себя последними словами.
— Камыш… — вздохнула Танька. — Пошли за камышом, чего же…
— Танька, — бухнул я, — там скелет.
* * *
Если честно, Танька — по крайней мере, на вид — восприняла скелет спокойнее, чем я. Разве что немного расширила глаза, но даже нагнулась к останкам, тоже рассматривая часы.
— Олег, он не умер, — тихо сказала она и выпрямилась. — Его же убили. Смотри.
Мне стало стыдно. Девчонка различила то, чего не увидел я в своём обалдении. Череп слева — над виском — был проломлен, неровно, ромбом. Вернее — ровным ромбом.
— Чего это, Тань? — голос у меня отчётливо сел. Она промолчала. А до меня дошло, что это похоже на след от наконечника стрелы.
Как в кино.
— Пошли отсюда, Олег, — Танюшка зябко повела плечами. — Ну его, этот камыш…
Мне очень хотелось сделать так, как она предлагала. Но я вдруг понял, что хочется есть. И вечером будет хотеться есть ещё больше. И мне. И Танюшке.
А скелет — что он, скелет? Такой же мальчишка — на девчонку не похоже — как и я. Мёртвый. Даже больше, чем мёртвый.
— Тань, ты подожди, а я сам надёргаю, — решительно сказал я. Потому что я был мужчиной, как ни крути.
Она упрямо покрутила головой. И села разуваться — первой лезть в воду…
…Мы набрали камышовых корней в мою спортивную куртку, и я нёс этот мешок. И думал, что вечером попробую поставить петлю на зайца — вдруг попадётся?
К речке Калаис — или как она в этом мире? — мы вышли только к вечеру, и я присвистнул. Спросил Танюшку:
— Узнаёшь?
Она кивнула, озираясь. Всё-таки, лишённые привычных ориентиров, мы забрали в сторону и вышли к реке ближе от города, чем рассчитывали. Но теперь можно было не беспокоиться — километров тридцать, весь завтрашний день, достаточно просто идти против течения. А сейчас мы опять стояли возле небольшой луговины, по которой текла река.
— Кто это, Олег? — испуганно спросила Танька. — Какие огромные!..
Сперва я просто увидел мохнатых быков, которые пили метрах в ста от нас, не больше. А потом у меня восторженный холодок прошёл по спине, и я прошептал:
— Тань, это туры. Стой тихо.
Последний тур на Земле, как мне помнилось, был убит в XVII веке. А тут — мы стояли так близко от этих громадин, что можно было слышать, как хлюпает вода, которую они тянут. Потом светло-шоколадные животные бесшумной цепочкой ушли в лес.
— Туры, — тихо повторил я. — Пошли, Тань, пошли. Они красивые, но от них лучше держаться подальше.
* * *
Костёр мы разожгли на небольшой полянке — и еле дождались, когда появится первая горячая зола, в которой можно будет испечь камыш. А потом так же еле дождались, пока он испечётся. И ели его, обжигаясь, урча и пачкаясь золой — по крайней мере, когда я глянул на Таньку, сидевшую, скрестив ноги, по другую сторону огня, то у неё всё вокруг губ было грязным. Судя по тому, как она засмеялась — у меня тоже. То ли нам с голоду показалось, то ли камыш и правда был вкусным, но мы сожрали весь. Я хотел было засундучить немного, но Танюшка настояла на том, что утром он остынет и будет невкусным. Откуда она это знала — представления не имею, но я легко с ней согласился, и мы доели печёные корешки.
— Ещё два дня — и дойдём, — оптимистично заявила Татьяна. Я кивнул, подумав: куда дойдём, интересно? А вслух попросил:
— Спой, Тань.
Она ни секунды не отнекивалась и не ломалась. Посмотрела на меня через огонь, а потом перевела взгляд на угли.
Я хорошо помню эту ночь, костёр на полянке — и тихий, но мелодичный и ясно слышный голос Танюшки. Я не говорил, что спеть. Но она догадалась сама…
Вечер бродит по лесным дорожкам…
Ты же
Вроде любишь вечера?
Подожди,
постой ещё немножко —
посидим с товарищами у костра.
Вслед за песней позовут ребята в неизвестные ещё края —
и тогда над крыльями заката вспыхнет яркой звёздочкой мечта моя.
Вижу целый мир в глазах тревожных в этот час на берегу крутом…
Не смотри так неосторожно —
Я могу подумать что-нибудь не то…
* * *
Меня разбудил дождь. Он полил сверху, легко пробивая крону дерева, на котором мы устроились в широкой развилке — нам опять повезло… если бы не ливень, а это был настоящий ливень. Танюшка проснулась на несколько секунд позже меня и сперва что-то сердито пробормотала, а потом жалобно вздохнула:
