Владимир Щербаков - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №1
— Специальность есть?
— Уроки труда в школе.
— Не густо.
— Се ля ви…
— Да ты ешь, не стесняйся…
— Стас в полминуты проглотил и борщ. Официантка принесла котлеты с макаронами. Стас сначала съел макароны, а уж потом котлеты, остро приправленные чесноком и красным перцем.
— Ладно, считай, тебе повезло, — проговорил, помолчав, парень.
— Что попал сюда?
— И что сюда попал, в том числе. Как зовут?.. Стас? Это что — Станислав, Ярослав, Святослав?..
— Да зовите как хотите.
— Хоть не пили на брудершафт, но ты не выкай, я не привык. Башилов я. Понял?
— Хорошо, Башилов, — ответил Стас, хотя ничего не понял.
— Зина! Еще обед!
— Спасибо… Не смогу, наверное.
— Сможешь.
Стас слабо поупрямился, но и второй обед сьел.
«Вот ведь бывает как в жизни! Раз — и повезло тебе. Раз — и врежет судьба по морде», — подумал он и запил котлету пивом.
— На первых порах возьму в ученики, — сказал Башилов. — Сумеешь, тогда пойдет дело.
— Учеником кого?
— Меня, дурило!.. Ах да, ты же и не слышал, кто такой Башилов…
— Признаться, в прессе не встречал…
— Горноспасатель.
— Вот это как раз по мне! — взвился Стас.
— Только заруби на носу. Работа эта тонкая. Я бы сказал, ювелирная. Ошибешься, одна пыль останется…
— Значит, берешь?
— Идет… Документы твои, видать, в Донецкшахтострое, знаю я эту шарагу.
Стас удивленно покосился на Башилова — тот будто читал его мысли.
— Мы же не расплатились!
— Здесь у меня кредит, — усмехнулся Башилов, отмеряя площадь размашистым шагом. Стас трусил рядом.
Документы отдали под расписку, что в течение полугода Стас заплатит все подъемные и суточные, которые выдавались по договору оргнабора.
— Что самое дорогое для человека? — спросил Башилов, когда выходил из конторы Донецкшахтстроя.
— Свобода, — улыбаясь ответил Стас.
— Об этом и помни,
Башилов потерял родителей в войну. Они погибли во время бомбежки, когда поезд с эвакуированными отходил из Донецка.
В детдоме, горластом, разноплеменном, властвовали буйные и жестокие законы. Директором была некто Орешина — могучая неопрятная тетка. Громовым, как у извозчика, голосом она кричала на ребят. Только во время эвакуационной неразберихи такого человека могли назначить воспитателем детей. Она ненавидела ребят. Детдомовцы отвечали ей тем же.
Когда воспитательнице жаловались на проделки ребят, Орешина орала: «Жрут много, оттого и бесятся!» — хотя еда в то время была такая, что и собака не взяла бы.
Предоставленные самим себе, полчища детдомовцев, как тараканы, разбегались по улицам, вокзалам и рынкам, чистили карманы зевак, тащили все, что могли украсть. Город от них стонал и плакал.
Разъяренная директорша однажды лишила всех ребят ужина. И тогда поднялся бунт. Вмиг одичавшая, осатаневшая толпа ринулась в столовую, начала колотить посуду, бить табуретки и окна, рвать простыни и подушки. С самого дна души сирот, единых в своем несчастье, вскипела яростная, припадочная злость на ненавистную директоршу. Орешина успела выпрыгнуть в окно и скрыться.
Два дня неистовствовал детдом. Милиционеры натыкались на отчаянное сопротивление и отступали.
И вдруг свист, крики, ругань оборвались. В проеме калитки появилась маленькая девушка в осеннем, не по морозу, пальтишке и стареньких фетровых ботах, какие носили до войны. Девушка закрыла за собой калитку и смело пошла к парадному. Оторопевший предводитель Климов по кличке Трубадур отпер дверь и пропустил девушку вперед.
— Здравствуйте, — поздоровалась гостья, развязала платок и тряхнула светло-русой челкой. — Я Вера Соломина, секретарь райкома комсомола, — буднично проговорила она и оглядела настороженных ребят. — Это моя вина, что ни разу к вам не заходила. Война, сами знаете. Эвакуированных размещаем, открываем новые госпитали, строим шахты… Уголь сейчас дороже хлеба.
— Не, хлеб дороже, — не согласился кто-то.
— Уголь, — твердо повторила Вера. — На угле работают домны, варят чугун. Уголь крутит турбины электростанций, а они дают ток мартенам. Мартены плавят сталь. Сталь — это уже винтовка. А бойцу что дороже, когда он в бой идет? Винтовка или хлеб? Наверное, винтовка…
Было в этой Вере Соломиной что-то располагающее, материнское и домашнее, давно забытое детдомовцами. Ребята успокоились, доверчиво потянулись к ней. Кто-то пододвинул Вере стул, случайно уцелевший от побоища. Она сняла пальто, села.
Говорили в тот морозный вечер долго. Говорили обо всем — о войне, о голодухе, о боях у Сталинграда… А все свелось к тому, что в эту тяжелую пору малышам надо помнить: отметка «отлично» на уроке — это пуля по врагу. А ребятам постарше пора идти работать, но и учебу не бросать. Работать, потому что шахты обезлюдели, многих горняков забрала война, остались калеки, старики да женщины.
На другой день в детдом пришел новый директор, фронтовик, без руки, с орденом Красной Звезды на линялой гимнастерке
А вскоре четырнадцатилетний Башилов и еще несколько ребят подались работать на шахту.
Оставшаяся с детдомовской поры привычка защищать слабых сдружила Башилова со Стасом. Он стал вроде старшего брата. В глаза он не хвалил, но в душе радовался, наблюдая, как постепенно превращался Стас в осторожного и чуткого, как охотник, горноспасателя. Их кормило любимое дело, потому и считали себя счастливыми.
Они удачно потушили пожер на «Зарубеке» и теперь, засев в вагоне-ресторане, ехали домой со спокойным сердцем.
Башилов пил крепкое чешское пиво, лениво поддакивал Стасу, который вдруг не в меру расфилософствовался.
— Сориентироваться в профессии — это не коту начихать. — Стас картинно отбросил карточку меню. — Вдумайся в слова: «От каждого — по способностям, каждому — по труду». Это же великое завоевание наших предков! Это вклад способностей в трудовую деятельность работяги. Способности — это любовь к делу. А любовь к делу — это точный выбор профессии. Мне вот по душе эта работа.
— Но чтобы пришло такое удовлетворение, надо много знать и уметь — Башилов поднял вилку с насаженным сыром. — Мало радости принесет работа, если от неумения все валится из рук. Как говорят: «Умный у работы радуется, а глупый потеет»
— Вот я и буду учиться.
— Ну выучишься, а дальше? Дальше-то что? — Башилов в упор посмотрел на Стаса.
— Профессором мне не быть, — развел руками Стас.
— А кем тебе хочется?
— Стас задумчиво повертел в руке запотевший стакан.
— Одного дитятю как-то спросили: «Кем ты хочешь быть?» — «Советским человеком», — ответил пятилетний мальчуган. Он вспомнил, что бабушка назвала его «бессовестным человеком», когда он сломал ветку цветка. Заметь, не летчиком, не космонавтом, не капитаном, а именно советским человеком захотел быть мальчик, когда вырастет.
