Песах Амнуэль - Искатель, 2013 № 10
Она суетится, указывая нам дорогу. По скрипучей винтовой лестнице неимоверной ширины мы поднимаемся на второй этаж. По пути я успеваю увидеть громоздкий старинный умывальник в прихожей, часть кухни с массивным обеденным столом, за которым с легкостью уместилось бы человек двенадцать; дальновизор, стоящий на морозильной камере, транслирует очередную серию приключений небесного рейнджера Зака Морриса, звук в дальновизоре отключен, но бородатый Зак и без того выглядит свирепей некуда.
В стенной нише — коллекция оружия. Лонгбоу-луки, арбалеты, пневматические винтовки. Все кентавры — отличные стрелки, некоторые из них даже занимаются спортом профессионально и участвуют в специальных олимпийских играх для гибридов.
Взгляд натыкается на огромный фотографический портрет. Наверное, это малыш Пол. Тут ему года четыре-пять, и он вовсю красуется перед мастером, встав на задние ноги. В руках сжимает детский самострел и улыбается уже во все сорок зубов.
Сицилия отпирает дверь, и мы с Виктором попадаем в комнату кентавра. Пол лежит на подстилке и тихо стонет. Как я и говорил, размером он чуть больше обычного пони. Окрас: пегий. Сицилия прикладывает руку к сердцу и смотрит на «друга».
— Чемодан, — говорит Есман.
Я отдаю ему саквояж. Виктор натягивает перчатки, достает инструменты и приближается к полу. Пол поворачивает голову (ух ты!) и тихо рычит, обнажая клыки.
— Все хорошо, — говорит Виктор, ставя саквояж на пол и поднимая в приветствии руку. — Я лекарь, я пришел, чтобы осмотреть тебя и помочь.
— Все хорошо, — повторяет за Есманом Сицилия. — Не волнуйся, дорогой…
Пол перестает рычать, неуверенно кивает, пытается подняться, но ноги его плохо слушаются. Он обессиленно падает обратно на подстилку. Я замечаю, что лицо его покрывают странные нарывы, о которых не говорилось в сопроводительном листке. В комнате пахнет стойлом.
— Собери анамнез, пока я его осмотрю, — обращается ко мне Есман.
Я киваю и, достав самопишущее перо и блокнот, спрашиваю Сицилию, где можно присесть. В комнате минимум мебели: один стул у окна, который занимает Виктор Генрихович. Она торопливо сбегает вниз и приносит еще два стула и планшет, чтоб мне было удобнее записывать. Перед тем как начать собирать данные, я внимательно смотрю на собеседницу.
— Я была подругой еще дедушки Пола, — с готовностью сообщает Сицилия, одергивая юбку, присаживаясь и складывая руки на коленях.
Виктор занимается своим делом, что-то вполголоса спрашивает у кентавра, но я знаю, что он внимательно слушает и наш с наядой разговор.
Для своего возраста наяда выглядит более чем благополучно. Ее можно назвать красивой. Речные нимфы славятся долголетием. Стройная осанка (и это заслуга не только корсета), густые зеленые волосы, гладкая кожа, ни малейшего запаха тины — Сицилия следит за внешностью. После стандартных вопросов о типе рождения (головкой вперед), прививках (по возрасту и каждый три месяца от глистов, каждый год — от гриппа и сибирской язвы), перенесенных заболеваниях (он всегда крепенький был!), аллергии (только на сладкое в детстве), перехожу к сути:
— Расскажите о начале заболевания.
Сицилия несколько секунд размышляет, собирается с мыслями. При замечательной внешности она не семи пядей: это точно. Нимфы нередко сближаются с кентаврами, им комфортно вместе. Наконец она медленно подбирает слова:
— Примерно девять дней назад после работы Пол почувствовал себя нехорошо. Тогда был дождь, он целый день с мокрыми копытами проходил… потом еще конечно немного выпил с приятелями в баре, это ведь нормально после работы…
— Простите, Сицилия, где работает Пол?
— У нас свое частное хозяйство, — с достоинством отвечает наяда. — Ничего такого, знаете ли. И животных Пол очень любит. Очень дружит со сторожем зоопарка местного, часто помогает и ему, там недавно вот был новый привоз. Сторож читает ему разные книги…
— С вашими животными все в порядке? Вы ничего не замечали? Странное поведение или плохое самочувствие? Что угодно.
— Нет, — отрицательно качает головой наяда. — Я лично еще вчера их осматривала, кормила. Птицы ведь у нас только: утки, куры, гуси, страусы. Еще выращиваем картофель, другие овощи в теплицах. А Пол уже неделю так лежит, никуда не выходит.
В этот момент кентавр взбрыкивает, издает громкий стон. Сицилия вздрагивает. Есман просит Пола еще немного потерпеть. Металлический лязг инструментов царапает слух.
— Что было потом?
— Я подумала, что Пол всего лишь простудился. Знаете, он ведь совсем не переносит таблеток. Я напоила его горячим молоком с медом и уложила спать. Думала, выспится — и все пройдет.
— Но не прошло. А в окружении Пола больше никто не болеет? Сторож тот же…
Сицилия качает головой.
— Продолжайте.
— Наутро стало хуже. Поднялась температура и все такое. Пошли к местному фельду, но он пьяный всегда. Сказал, что ничего страшного, прописал жаропонижающие…
— Сыпь уже была? — спрашивает, повернувшись, Есман.
— Да нет вроде, — отвечает наяда. — Он не жаловался. Нарывы эти позже появились. И кашлять он начал. Мы еще немножко подождали и вот вас вызвали. Скажите, штаб-лекарь, с ним ведь ничего страшного? Он ведь мальчишка совсем еще… он выздоровеет?
— Голова… очень… болит, — речь у кентавра лающая, отрывистая. — Какие-то прыщики вскакивали, но я подумал: ерунда это… Все так плохо, док?
Пол кашляет: мокрота отделяется зеленоватая.
Я в упор смотрю на Есмана. Он сдергивает перчатки и закрывает саквояж. По его виду ясно, что диагноз штаб-лекарь уже поставил. Тишина повисает в воздухе и в какой-то момент становится невыносимой. Я замечаю, что продолжаю держать перо на весу, но что теперь записывать?
Справившись с замками чемодана, Виктор поднимает голову и смотрит на Сицилию.
— У Пола пневмония. Воспаление легких. Придется какое-то время принимать антибиотики. И лучше его на время изолировать в боксе, надо отвезти вашего друга в госпиталь.
— То есть он все-таки простудился? — недоверчиво спрашивает наяда.
— Душно у вас здесь, — говорит Есман, дергая ворот куртки. — Давайте вниз спустимся, я вам подробно объясню…
Пол перестает кашлять и отворачивается к стене.
4. Страшный диагнозОбманывать Виктор Генрихович не умеет. И не хочет. Да и попробуй обмануть наяду. Есман садится за стол на кухне, Сицилия выключает телевизор. Зак Моррис не успевает нанести свой коронный решающий удар с разворота.
— Скажите всю правду, пожалуйста, — просит она, и голос ее дрожит. — Абсолютно всю или я подам на вас жалобу в городскую управу.
