Виктор Сафронов - Жди свистка, пацан
Салют, особисту!
Гусаров постоял, повздыхал вместе со всеми.
Услышанная новость его не удивила, она превратила его в соляной, заколдованный столб — и это не сказка, это метафора… Он вспомнил, что в одном из своих оперативных перевоплощений уже встречался с этим именем.
Раненных, подняв на носилки, отнесли на борт. Ведь не бросишь своих коллег, тем более до вертолета не так далеко и нести оказалось. Разместили их по старой дружбе у окна. Для находящихся бессознания бойцов, возможно, это было и неважно, но речь не о них. Важно для тех, кто это делал. Хоть что-то полезное сделали и ладно.
Мертвых десантников, которых «чехи» захватили на места взрыва, для обмена на своих живых, загрузили в другой вертолет. Там уже особо не церемонились, складывали, как придется. Многие были с оторванными конечностями, неузнаваемо изуродованными взрывом лицами. Грязные, закопченные, с вывернутыми наружу внутренностями. Чтобы все эти ужасы не бросались в глаза и не пугали живых, в запасе имелось большое количество специальных мешков. Именно в них и складывались останки молодых ребят, которые в виде бесформенных тюков загружались в вертолет.
Траурно и протяжно загремели перегревшиеся на солнце вертолетные двигатели. Яростно вздымая клубы черной пыли, завертелись лопасти. «Двухсотый груз» — мертвые и «сотый груз» — раненные отправились прямо в небо. Через минуту все стихло. Ветер быстро разогнал поднявшийся столб пыли.
Салют, живым и вечная память, мёртвым!
В наступившей тишине, только было слышно, как за стенами домов, в которых и разворачивались события сегодняшнего дня, протяжно и долго, от невыносимой боли осипло выли и кричали соседи и бывшие друзья. Свои же соплеменники, люди из соседних аулов, иногда даже связанные родственными узами, с наслаждением продолжали пытать своих земляков, не давая им спокойно умереть. При чем свои действия они объясняли просто и без затей. Если бы они попались в плен к тем, у кого вырезав язык, сейчас выкалывали глаза и отрезали мужские принадлежности, с ними проделали бы то же самое…
Скверная штука гражданская война. Пройдет немного времени и будет забыта причина раздора, из-за чего собственно конфликт разгорелся, а враждовать будут еще десятки и сотни лет. Много крови было пролито, еще больше прольется в будущем.
* * *
Больше делать было нечего. Раненных и убитых нашли и отправили в т. н. тыл. Под усталыми, но довольными взглядами местных воинов Аллаха, армейцы забрали свой автотранспорт, сами загрузились и отправились восвояси.
Если бы первобытное племя победителей, еще пару минут назад толпившееся там, где пленных резали на куски, сдирали с живых кожу и растягивали на импровизированной дыбе, не удовлетворило свои кровожадные инстинкты, то возможно просто так, они свои трофеи, взятые в бою, и не отдали.
Однако, до краев напитавшись видом мучений своих врагов, они с миром отпустили федералов восвояси. А те, после всего увиденного, чему они были непосредственными свидетелями, хорошо, что не участниками покидали это место с тяжелым чувством. Видели они, что оставались еще плененные женщины и дети, в чьем присутствии все эти зверства творились. Что с ними будут делать после их отъезда, даже думать не хотелось.
Двигались молча. Все увиденное не вязалось с теми рекламными глянцево-выставочными плакатами призывающими служить в вооруженных силах.
От стыда за участие в этой кровавой резне, многие, хотя, правильнее будет сказать — меньшинство, старались не смотреть друг на друга. У них было абсолютно одинаковое чувство, как будто их вымазались в таком вонючем дерьме, от которого уже ни когда не удастся отмыться. Чтобы хоть как-то сгладить чувство вины и стыда, хотелось поскорей принять участие в операции по уничтожению химического производства. К чему, собственно говоря, их усиленно и готовили все последнее время.
Прибыв к месту расположения и не заходя на ужин, Алексей сходил навестил раненных. Постоял, посмотрел. Вздохнув, пошел накачиваться углеводами, жирами и прочей пищей. При чем сразу в столовую, даже не заходя на помывку. Война войной, а кушать хочется даже после жаркого и утомительного дня. Правда кто-то слышал, что на гражданке есть такие люди, у которых отсутствует аппетит. Врут, наверное? Так как даже представить себе такое можно только в нездоровом состоянии.
Но на этот раз по указанным выше дерьмовым причинам, к его удивлению кусок обрыдлой говяжьей тушенки в горло упорно не лез.
Помог повар-земляк. Он пошарил под своими мешками и вынул оттуда пол-литра спирта. Только опростав полстакана неразбавленного продукта, немного полегчало. Уныло поковыряв вилкой в еде, Алексей понял, что сегодня удовольствия от поедания продуктов питания достигнуто не будет и отправился спать.
Дальнейшая служба и участие в подобного рода операциях, из нормальных психически устойчивых личностей, готовила глубоко несчастных спившихся алкоголиков. Да потому что только спиртным и можно было глушить и заливать свое непротивление, творившемуся злу. Хотя, нет. Есть еще наркотики, но с этим успокоительным средством одна беда. Доза растет, а здоровья ее переваривать, постоянно не хватает. Приходиться без желания глушить совесть загибаться от передозировки. С такими мыслями, не глядя на выпитый спирт, тяжело засыпать, ворочаясь с боку на бок в поисках нормальной позы.
* * *
«Пора спросить у себя, не за что мне это испытание, а для чего? Для чего высший разум ниспослал мне это?» — напускал на себя мистическо-религиозного тумана Гусаров. Он пытался разобраться в процессах наступившего духовного созревания, так как то, что раньше с ним когда-никогда случалось, созреванием назвать нельзя, а было просто процессом биологического старения.
Если бы у военных было достаточно свободного времени для просторных мыслей, много бы от этого случилось непоправимого несчастья. И так нет-нет, а получив письмо от лучшего друга о свадьбе с его невестой, истосковавшийся без любви бывший жених засадит себе пулю в лоб или сердце. А если бы еще и времени для мыслей было больше, вообще бы через одного себя порешили. У каждого ж свой огнестрельный аппарат и патронов немеренно.
Но в том-то и состоит прелесть военной службы, что или траншею копаешь, или на плацу разучиваешь оружейные приемы и оттачиваешь парадный с оттяжкой и блеском шаг. Времени только перед отбоем и остается что на групповой онанизм с мазохизмом.
У Алексея времени на разные глупые мысли не то что не хватало его вообще не было. Усилиями профессиональных психологов и обычных строевых командиров, эта абстрактная субстанция была столь плотно спрессована, что казалось оно количественно, сосредоточено в одной невидимой точке. Наступало утро, за ним тут же приходил вечер и… снова утро.
