Владимир Беляев - Встреча с границей
Они подхватили Андрея, подняли его над головой и стали подбрасывать. Андрей пытался остановить их, но горло сжимали спазмы и голос не подчинялся.
Качали не только его одного. Он видел, как растопырив широко руки, словно стараясь улететь, высоко над женскими головами взлетал Слава Кветинский. А чуть поодаль женщины тщетно пытались поднять на воздух комиссара. Подкорытов, смущенный и до слез растроганный таким проявлением благодарности, пытался отшучиваться.
— Не старайтесь, милые. Надорветесь. Во мне же целый центнер весу.
Как не отнекивались партизаны, женщины утащили их в деревню, и вряд ли Юрово со дня своего основания видело гостей более дорогих и желанных. Распорядившись об охране пленных, Андрей, как и другие его бойцы, был вынужден подчиниться настойчивым просьбам жителей. Затащила его к себе все та же краснощекая толстушка, Мария Козлова. Мария оказалась колхозным бригадиром. Дом ее, стоявший в центре села, говорил о былом достатке. Муж Марии, председатель местного колхоза, воевал на фронте. Жили они с матерью, семидесятилетней Дарьей. Мария объяснила Дарье, какой у них гость, и тогда старуха засуетилась, забегала, не зная, куда посадить и чем его угощать.
Молва о том, что в Олевских лесах появились партизаны, что они разбили большой отряд фашистов, полетела по селам. Как бывает в таких случаях, рассказчики каждый понемногу преувеличивал, и под конец выходило, что в лесу появилась не маленькая группа десантников, а целое партизанское войско, хорошо оснащенное и вооруженное. Истомившиеся в фашистской неволе, советские люди выдавали желаемое за действительное. И разве можно их в этом винить?
Но молва сделала свое дело. К партизанам потянулись люди разных возрастов, старики и молодежь, женщины и подростки, желавшие своими руками бить фашистов, изгоняя их с советской земли. Шли целыми семьями.
Через несколько дней после того как были освобождены юровские женщины, Андрея вызвал дежурный по лагерю. Когда Андрей вышел из землянки, то увидел перед собой довольно любопытную картину. На снежной поляне стояли мужики, человек тридцать. В полушубках, в старых красноармейских шинелях, в треухах, бородатые и безусые, они торжественно застыли в неровном строю. Впереди стоял седовласый старик лет семидесяти.
Заметив Андрея, он покинул строй, подошел и чуть хриплым голосом доложил:
— Значит, тридцать пять мужиков и колхозников просят зачислить в партизаны. Они знают: дело это сурьезное, но идут добровольно, сознательно. Стало быть, бьем челом.
— Очень хорошо, дедушка. А ты кто будешь-то?
— Я-то? Хромец. Савва. А привел я, стало быть, наших деревенских. Среди них пятеро сыновей: Василия, Митрофана, Сергея, Павла и Николая. Ну и внуков четверо. Остальные — наши, колхозники. Народ хороший, могу поручиться.
— Ну что же, быть по-твоему, Савва Хромец, рядовой партизанского отряда. Пойдем, знакомь меня с твоими сынами.
5
Бегут чередой, шумят партизанские дни, боевые, тревожные. Впрочем, дни — это условно. Главная работа у партизан по ночам, днем они отсыпаются, учатся, обдумывают, где и когда нанести по фашистам очередной удар. Одна операция сменяется другой.
Бежит, бежит время. Вот уже и на исходе лето сорок третьего года. Что ж, обижаться на него не следует. Оно принесло много удач. Дела на фронтах идут хорошо. Фашисты научились драпать, никак не опомнятся от сокрушительного удара, который получили под Курском и Белгородом. Да и опомнятся ли? По всему видно, судьба Гитлера и его своры предрешена.
От добрых вестей с фронта настроение у партизан радостное, бодрое. Да и у них дела не так уж плохи. Отряд вырос. Теперь надо считать не десятками, а сотнями. Но дело не только в числе, каждый сражается за двоих.
В боевом активе отряда десятки пущенных под откос эшелонов, взорванных мостов, складов с горючим, сотни убитых фашистских солдат. Партизаны нагнали на фашистов панический страх. В руки Грабчака попало донесение начальника Олевского гарнизона Неймара своему берлинскому начальству. Эта бумага походила больше на жалобу, чем на воинский рапорт. Гитлеровец проклинал свою долю, жаловался на партизан, что они «окружили Олевск» и что «выходить из города ни днем, ни ночью невозможно; что только за сутки партизаны вывели из строя семь паровозов, большое количество вагонов». Фашистский генерал сетовал на то, что партизаны «хорошо осведомлены, подслушиваются все телефонные переговоры».
Причитания фашиста доставили Андрею немало радостных минут. Но своим ребятам он сказал, чтоб носы не задирали, героями себя не считали.
— Какие же мы герои, если тот орешек раскусить не можем.
Орешек — это Олевский железнодорожный мост через Уборть. Давно уже у Грабчака на него зуб, но подобраться к мосту нет никакой возможности.
Но теперь дорожка к мосту, кажется, найдена...
— Красавица, ей-богу красавица! Ты только взгляни, Андрей Михайлович. — Дед Еремей показывал свое детище и расхваливал его так, словно собирался подороже его продать. На бородатом, как у Миклухи-Маклая, лице деда застыла довольная улыбка, а потертая заячья шапка сидела на самой макушке, говоря о том, что у хозяина отличнейшее расположение духа. Эту шапчонку Еремей носил постоянно, даже летом. На вопрос: «Не жарко ли?», он необидчиво отвечал: «Пользительно. Пар костей не ломит».
Андрей ходил за дедом и осматривал его работу самым придирчивым образом, будто не на шутку собирался купить ее.
— А пойдет, Еремей Осипович?
— Как же? Обязательно. Мотор справен. Полетит с ветерком.
— Так-таки и с ветерком?
Веселое лицо деда вмиг посуровело.
— Зря сумлеваешься, товарищ командир, — Он сразу перешел на официальный тон. — Еремей попусту слова не тратит, кого хошь спроси.
Спрашивать Андрею не нужно. Он и так наслышался о мастерстве колхозного кузнеца Еремея, когда разыскивал человека, которому можно было бы поручить сделать в лесу самоходную железнодорожную платформу и когда все рекомендации людей, знающих и авторитетных, сходились на одном человеке — на деде Еремее.
Платформа Андрею понадобилась, чтобы пустить на воздух мост, шагнувший через Уборть.
Андрей не раз посылал к мосту своих разведчиков, ходил в разведку сам, но найти в немецкой охране слабое место не смог. Он знал толк в организации охраны и про себя отметил, что немцы тут безукоризненны.
Левый берег Уборти у моста низкий и открытый. Здесь фашисты сделали земляную насыпь высотою по откосу до двадцати метров, обеспечив себе хороший обзор и обстрел. На правом берегу насыпи не требовалось. Он и так высок. Но здесь почти к самому мосту подступал лес. Немцы не задумываясь вырубили его. По обеим сторонам на каждом шагу они выставили круглосуточные посты, соединили их электросигнализацией. Подступы к мосту заминировали противопехотными минами, заградили несколькими рядами колючей проволоки.
