Михаил Федоров - Искатель. 2014. Выпуск №4
Вечером Иван Карлович уже звонил домой Афанасию.
— Герасимыч! Сколько лет! Я весь — внимание.
— Примите сначала соответствующие соболезнования. С изменениями в вашей биографии, — заговорил Афанасий, раскачиваясь в кресле.
— А, ерунда! Диалектика природы, понимаете ли. Общество развивается по спирали.
— На штопор намекаете?
— А что! Еще Авиценна говорил: в малых дозах — это лекарство. Одухотворяет…
— Не слишком уважаю это ваше лечение. Но вы мне чем-то симпатичны. Есть тут у меня одно предложение к вам. Скажу пока только одно. Нужен нам от вас— Не слишком уважаю это ваше лечение. Но вы мне чем-то симпатичны. Есть тут у меня одно предложение к вам. Скажу пока только одно. Нужен нам от вас поступок человеческий. И от него многое зависит.
— Я вас понял: человек — это звучит гордо! Спасибо, что сумели оценить. Душу мою понять. Но учтите: стрелять не могу. А вот бомбу брошу.
Дальнейшее продолжение их разговора проходило в кабинете Комлева. Иван Карлович, узнав о том, что ему предстояло сделать, поначалу просто испугался. Господи! Ворошить этот муравейник на Солнечной? Нет уж, увольте! Он свои годы хотел дожить спокойно и мирно. Афанасий уже начал было сетовать на столь бездарно растраченное время, как Иван Карлович вдруг заговорил:
— А что это я ухожу в кусты, когда весь наш народ борется за свою свободу и справедливость. Мы все должны быть солидарны. И я тоже хочу применить свою жизнь по прямому назначению…
Комлев все никак не мог разобраться, что скрыто за высокопарным и витиеватым стилем собеседника. То ли перед ним шут гороховый просто ваньку валяет, то ли в этом давно опустившемся человеке проклюнулся какой-то новый чистый росток с серьезным осознанием всего происходящего.
— Иван Карлович! Я подчеркиваю еще раз. Дело это очень важное. И если у вас есть хоть какое самое малое сомнение, лучше откажитесь сразу. От этого зависит многое, и мы в райотделе рисковать не имеем права.
— Вы сейчас, уважаемый, заговорили совсем как Владлен Иванович. Есть, мол, такие люди, которые дальше водочной стопки ничего не видят. Не так-с! Молодой человек! Вы жаждете поступка? Он будет!
Афанасий с молчаливой благодарностью пожал сморщенный стручок ладони лаборанта и с каким-то особым расположением заглянул в голубовато чистые глаза.
Уже на пороге Иван Карлович рассмеялся:
— А что, это правда, что в революцию Феликс Эдмундович своим чекистам паек воблой давал? Весьма недурно.
…На углу аптеки, прикрыв микрофонную плашку носовым платком, Комлев звонил из телефона-автомата:
— Вытрезвитель? Здесь на улице Беговой у шестнадцатого дома пьяный лежит. Забрать бы надо. А-то ведь мороз вон какой. Еще замерзнет. Кто звонит? Да пенсионер. Горякин. Подъезжайте. Я буду ждать.
Звякнул трубкой о крючок, спрятал платок. Зашел в аптеку, занимавшую половину первого этажа. У окна стоял Осушкин и смотрел сквозь витрину на улицу.
Комлев тоже увидел, как к лежавшему на скамейке Ивану Карловичу подошла бабуля и, судя по всему, стала его распекать.
— Откуда она взялась? — сказал Афанасий.
— Так даже натуральнее, — произнес Владимир Ильич.
Показалась вытрезвительская машина и остановилась напротив аптеки. Осушкин оглянулся к женщинам-фармацевтам:
— Пора. Как и договорились. Будете свидетелями. Подходите ближе.
Тем временем из кабины машины вылез Кисунев, из будки Балыков и оба тяжело и неспешно направились к скамейке. Подойдя к «бороденке», огляделись вокруг.
— Аккуратней, сынки! Аккуратней! Шапочку не забудьте! — старуха подняла со снега меховую шапку.
— Че толкешься здесь? Не кино! — Кисунев выхватил у нее головной убор и скомандовал Балыкову. — Не чешись. Помогай!
Милиционеры поволокли лаборанта.
Кисунев захлопнул дверцу будки, вскочил в кабину. Машина тронулась.
— Давай-ка запиши адрес пожилой женщины! Я подожду в переулке, — толкнул Осушкин Афанасия.
Вскоре их «Волга» догнала машину из вытрезвителя. Та виляла по узким заснеженным улочкам. Остановилась около привокзального пивбара. Сержанты скрылись в павильоне и через пару минут вывели оттуда мужчину лет пятидесяти в черной шинели железнодорожника. Тот размахивал двумя зажатыми в руках таранками. Задержанного впихнули в будку. Кисунев с рыбьими хвостами и холщовой сумкой сел в кабину.
Последняя остановка была уже у здания вытрезвителя.
Осушкин и Комлев видели, как Ивана Карловича и железнодорожника провели за дверь с решетчатым окошечком.
— Как там твой философ, ничего не отчебучит? — спросил Владимир Ильич.
— Он человек непредсказуемый, но я просил его, чтобы держался.
Минут через десять на ступеньках вытрезвителя вновь появились сержанты. Закурили.
— С прохладцей работают, — сказал Осушкин, слегка приподнимаясь.
Их «Волга» стояла за длинным частым заборчиком. По двору сновали люди.
— Эй, Бяка! — окликнул одного из них Кисунев. — Че за рванина у тебя на башке?
— Треушок, — замялся на месте сутуловатый мужичок.
— Хошь обнову за бутыль брыкаловки? Под пыжик. Вот те крест. Не брешу. Да иди сюда. Сам увидишь.
Осушкин и Комлев переглянулись.
Кисунев подвел парня к кабине, достал из-под сиденья шапку, похожую на ту, что была у лаборанта.
Бяка примерил, повернулся к Балыкову:
— Ну, как?
— Такому молодцу все к лицу! — ответил тот.
Бяка уже в новой шапке и со старой в руке припустил дальше.
— Чтобы через час уже здесь был. И мойвочкя прихвати, — долетело ему вслед.
— Вперед! — скомандовал Осуякин, и «Волга», объезжая вытрезвительский двор, устремилась за Бякой.
Бяка не раз уже попадал в разные житейские переплеты. Совсем недавно, когда ему пришлось выгораживать Дубняша, заставившего подписать ложные показания на Клеща, он это сделал без особых угрызений почти улетучившейся давно совести. А вот выгораживать ли ему Кису, не мог с твердой определенностью решить для себя. Такой пустяк. Сержант предложил ему почти полысевшую шапку. И он оплатил ее из своих кровных. Потому после незначительных колебаний он изложил Комлеву все как было. Уже после изъятия шапки и такой неожиданной встречи с замполитом, чувствуя что-то неладное, кинулся в вытрезвитель.
Комлев был удовлетворен: теперь Кисунев с крючка не сорвется, а от него уже ниточки потянутся и к другим.
Прощаясь в райотделе с дежурным, предупредил его, чтобы утром из вытрезвителя доставили задержанных, подчеркнул, кого именно.
Зимняя ночь накатывала волны промороженного воздуха на дома и парки, на погрузившийся в темноту и спячку город. Даже собак не было слышно.
