Ольга Михайлова - Мораль святого Игнатия
— Вы знали нашу семью? — Потье внимательно всмотрелся в изувеченное шрамами лицо, — вы знакомы… с моим отцом?
Сильвани снова усмехнулся и покачал головой.
— Я никогда не знал его.
— Значит… Вы назвали меня Лебелем… вы знали мать?
— Знал, — отец Аврелий был безучастен и насмешлив, — я был дружен с братом твоей матери, Арманом Лебелем, знал и твою бабку мадам Габриэль Лебель. Она однажды оттаскала меня за уши за обнесенную вишню, — он улыбнулся при этом воспоминании. Твой отец получает письма от шурина? — Сам он при этом, отодвинув Потье, открыл дверь и протолкнув Гастона к себе, вошел в комнату следом за ним.
— Дядя Арман… Он в Канаде…
— Да, Старый свет ему показался тесен, и он отправился в Новый… — отец Аврелий плюхнулся на кровать и принялся стягивать испачканные сапоги.
— Но почему вы сказали, что огонь… вы же знаете… что случилось с бабушкой?
— Конечно. Не полезь она, безголовая, в горящий загон спасать быков — была бы жива-здорова и поныне. Ей на голову свалилась балка, Арман думал, что ей не выжить, но она поправилась. Потом, правда, начались, то головные боли, то странности. Ну да немудрено.
Потье несколько минут потрясённо молчал, пытаясь вместить и осмыслить сообщенное. Потом глаза Гастона медленно заискрились ликованием, ведь, как всем известно, cessante causa cessat effectus!С исчезновением причины исчезает и следствие! — но, перемолчав душевное волнение, вопрос задал донельзя прозаичный.
— А… вы…пострадали на том же пожаре?
— Господь с тобой, малыш, это случилось — он показал на щеку, — пять лет назад.
— Стало быть, моя бабка была глупа, что полезла в пламя, а вы — умный?
Отец Аврелий рассмеялся, отчего лицо его сильно перекосило, ибо часть лица не двигалась.
— Я спасал сына, а твоя бабка — скотину. Ты неглупый мальчик, так что разницу понимаешь. Кроме того, я заметил, что ты и ещё кое-что понимаешь… — Отец Аврелий хотел продолжить, но Гастон удивленно перебил его.
— Сын? А откуда сын у монаха?
Отец Аврелий поморщился.
— Не всегда же я был монахом, Господи… У меня была семья. Но это уже неважно. Скажи-ка мне… Где Калибан?
Потье опустил глаза и тут же снова их поднял, весело улыбнувшись.
— Либо — сгорел, либо — удрал, либо… куда-нибудь… закалибанился… Сторож я, что ли, Лорану де Венсану-то?
Монах смерил внимательным взглядом Гастона. В этой семейке все артистичны, по лицу ничего не прочтешь.
…После разговора с отцом Аврелием Потье провёл два часа в храме.
Он сам не понимал, что делает — молится ли, плачет ли, смеется, благодарит Господа или просто поёт девяностый псалом — ужас безумия растаял. Слезы катились по щекам, но он не замечал их, только в мокрых ресницах странно, ликующим фейерверком преломлялись и разлетались искры от золотых окладов икон и пламени свечей. Ему ничего не угрожает!! Если он не получит балкой по голове, — у него есть все шансы до конца своего земного пути забыть о дурацком Бисетре!! Отец Гораций не обманул его!! Но… ведь сбылось и другое пророчество отца Горация! Неужели он, Потье, всё-таки наступил на василиска и аспида, и с калибаном, наконец-то, покончено?
Глава 6. Убийство
После утренней службы всех преподавателей снова спешно собрали. Теперь все были куда серьёзней, чем накануне. Предлагалось заново обыскать коллегию, обратиться в полицию, и даже, Бог весть зачем, отец ректор решил вызвать адвоката.
— Если мальчишка не сбежал, он мёртв, — эти слова, задумчиво произнесённые отцом Аврелием, заставили всех вздрогнуть.
— Сильвани, умоляю, помолчите, — ректор был на пределе, — ну с чего вы это взяли? — голос Кандаля сорвался на фальцет.
Отец Аврелий ответил, что причиной подобных предположений может быть только здравый смысл, житейская искушенность, да хладнокровное понимание того, что щенок, где ни спрячься, не мог бы просидеть там два дня без пищи.
— Вы можете меня сопровождать? — отец Аврелий обратился к Дюрану и де Шалону.
Те мгновенно кивнули, поняв, что у него возникла некая мысль. Жасинт де Кандаль проводил их больным и утомлённым взглядом. Аврелий привёл Дюрана и де Шалона к задворкам ректорского корпуса.
— Мы все время исходили из того, что он спрятался, но игнорировали места… где могли спрятать его, а учитывая, что представлял собой ваш питомец, я вполне могу предположить, что в коллегии немало тех, кто хотел бы видеть его мёртвым. Если допустить, что он — мёртв… — начал Сильвани, переводя взгляд тёмных глаз с молчавшего Горация на побледневшего Даниэля, — то надо проверить мусорные ямы, колодцы, задники зданий и пруд. Вы согласны?
Гораций де Шалон выразил согласие с мыслью коллеги, но попросил не называть объект поисков «их питомцем». Это и неверно, и несправедливо. Пирожок не перепечешь, а они получили эту сдобу уже заплесневевшей… Отец Аврелий кивнул, то ли соглашаясь, то ли не желая спорить, после чего они торопливо обошли торцы корпусов, осмотрели два колодца, пошарили и в выгребных ямах. Переглянувшись и вздохнув, направились к пруду.
Пруд был неглубоким, но весьма пространным, он тянулся луновидным серпом вдоль ограды, возле дальнего края был заболочен, причём — намеренно. Это была идея отца Обертена Эрвьё, преподававшего начала естествознания, он разводил здесь лягушек — в качестве наглядных пособий, и исследовал фазы заболачивания — исключительно для удовлетворения собственной праздной любознательности. Этот край пруда зарос камышом и рогозом, возле которых плавали тёмно-зелёные круги вонючей тины, которые отец Эрвьё тоже изучал — и визуально, и даже — органолептически. Отец ректор ругался, требовал привести пруд в порядок, уверяя, что болото — позор для коллегии, но не мог убедить отца Обертена, который вдобавок скрестил в банке нескольких тритонов — и выпустил перед началом учебного года их с потомством в водоём. Напустил он туда и несколько десятков усачей, пойманных в местной речушке, с целью изучения и разведения. Но разводились усачи плохо, ибо на них весьма часто накладывал лапу отец повар, втихомолку подкармливавший их да порой подсекавший парочку сачком, ибо любил свежую рыбку. Он тоже не имел ничего против рыбы в пруду, но на болотистую его часть смотрел косо. Однако, сейчас снег скрасил уродливый болотный пейзаж, нахлобучив белые навершия на стебли рогоза и прикрыв гладь пруда ледяной корочкой. Все было бело, чисто, светло.
