Александр Казанцев - Обычный рейс (Полярные новеллы)
Сидела и голову от списков оторвать боялась. Только когда фамилию называли чужую, я поднимала глаза.
Не пришел он в тот день… Агитаторша к нему на квартиру ходила, напоминала, что отметиться надо… А я не пошла с ней, гордая была…
На второй день я над тем же списком на букву «г» сидела и опять головы не поднимала, все боялась, что увижу его, большого, русокудрого, светлоглазого, веселого, как прежде, молодого… Иным ведь я его не представляла…
И чем больше я о нем думала, чем больше слезами сердце мое заливалось, тем больше теряла я веру в человека. Если даже о н мог так поступить, то… И махнула я рукой на весь мир… По крайней мере так мне казалось.
— Грибов, Давыд Александрович. Отметьте, пожалуйста. Вот паспорт.
Голос какой-то чужой, незнакомый. Или я его совсем забыла?
Вскинула я голову и встретилась с его глазами, темными… Почему темными?
Передо мной стоял худощавый человек среднего роста, совсем не под косяк… с чужим, незнакомым лицом.
Не он!
— Что это, девушка, вы так улыбаетесь? — это он меня спросил.
А я почему-то ему руку жму.
— Да вы что это, девушка? Почему плачете?
А я говорю ему:
— Спасибо вам… — и паспорт отдаю, и снова благодарю.
Удивленный, он ушел и все оглядывался.
А для меня словно все иным стало вокруг. Что-то изменилось во мне… Я уже другой была, когда бюллетень опускала.
Я потом много думала — себя мне было жаль в ту страшную ночь, себя, оставленную в детдоме, забытую отцом, или е г о, большого, самого доброго, самого благородного, который не мог бы так поступить?
Мне стыдно было… Ведь все-таки лучше бы было, если бы он жив был!
Да, лучше! Но если б он жил, он был бы прежним, каким я его любила и люблю, до сих пор люблю, и нет на свете никого лучше его!
Я будто с ним повстречалась снова, снова будто у него на коленях головой лежала… и моря больше не боялась.
Я не знаю, как врачи это объяснят, только не стало у меня с тех пор моребоязни… Сначала я по реке на лодке стала кататься, а потом без всякого страха в Арктику поехала. И вот уже сколько лет здесь…
Марина кончила и снова зарделась.
— Я не знаю, почему все это рассказала… — оправдывалась она.
— И хорошо, что рассказала, — заметил капитан. — Иной раз в жизни многое и понятнее и легче будет, если с другими поделишься… Вот ведь как выборы в жизнь человека вошли! Это, пожалуй, поможет мне еще про выборы рассказать. Совсем другое… Да так и должно у нас быть.
И капитан рассказал про далекий северный берег, про старого охотника и знаменитого летчика, про полярную ночь…
ПОЛЯРНОЙ НОЧЬЮ
Черное звездное небо обещало мороз.
"Замешкался я, — подумал Федот Иванович, глядя на Большую Медведицу, — дело к полудню идет. Ишь куда ковш запрокинуло. Ну, да ничего, успею…"
Старый охотник свистнул Таймыра, могучего широкогрудого пса, и стал прилаживать лыжи.
Дверь Федот Иванович запирать не стал, — а вдруг какой путник забредет? У печки заботливо оставлена вязанка дров — выброшенный морем плавник. Лампа заправлена керосином. В сенях на видном месте висит мороженый медвежий окорок — любому гостю доброе угощение.
— Песцы дверь не откроют, а человеку — хлеб да соль, — сказал вслух Федот Иванович.
Таймыр поднял умные глаза.
Старый охотник часто говорил с самим собой или с собакой — привык за годы одинокого житья-бытья: ведь после смерти жены он остался совсем один. Правда, есть у него сыновья. Бравые ребята. Только разбрелись они по всей стране…
Приладив лыжи, охотник зашагал вперед. В скупом свете звезд снег казался серым.
Федот Иванович с радостью думал о предстоящей беседе с людьми на полярной станции, куда он держал путь. Может быть, и о сынах что услышит. О старшем, об Александре, непременно услышит. Кто не знает полярного капитана Фомина?
По дороге охотник один за другим осмотрел пять капканов. В трех оказались отменные песцы.
Внезапно подул сильный ветер. Он стал плотным, смешавшись с колючим снегом. Звезды исчезли.
— Это еще не пурга! Какая это пурга! Это только поземка, — бормотал Федот Иванович.
И в памяти старого охотника встала другая пурга, которая едва не стоила ему жизни. Закоченевшего, обмороженного нашли его в снегу чукчи и отогрели в своей яранге. Бежал он тогда из сибирской ссылки в тундру.
С тех пор Федот Иванович и остался жить на Севере, крепко полюбив этот суровый край.
А в Тамбовскую губернию незачем ему было возвращаться, никого там не осталось. Отца вместе с ним арестовали — сообща они помещику красного петуха пустили, ну, а женить Федота не успели. Женился он тут, на чукчанке. Хорошая жена была…
Отец так и умер на каторге. Сын Иван уж больно с ним схож. Знал бы дед, кем его внук стал, — офицером. Дед офицеров одних лишь ведал царских, а тут — свой офицер. В Отечественную войну сразу же на фронт ушел. Добрый охотник был. Лисиц чернобурых немало принес. И ни одной шкурки не испортил — всегда в глаз… Снайпер из Ивана получился отличный…
— А пурга-то, видать, разыграется, как бы не задержала, — с тревогой поглядывая на небо, перебил сам себя Федот Иванович.
Ветер выл, стонал, ревел, стараясь свалить охотника с ног. Конечно, в другое время Федот остановился бы, зарылся бы в снег, чтобы проспать двое суток, а там и отправиться восвояси, но теперь… Слишком важное было у Федота Ивановича дело.
Федот Иванович шел за сто десять километров на ближнюю полярную станцию выбирать депутата в Верховный Совет Советского Союза. Особое приглашение еще в прошлом месяце доставил охотнику знакомый чукча из оленеводческого колхоза.
Ледяной ветер останавливал дыхание. Усы смерзлись. Глаза не видели ничего, даже Таймыра. Казалось, снег ревет вокруг, словно море в шторм.
"Вот как, Федот Иванович, старый ты охотник, знаешь ты тундру, хвалишься, а как бы тебе не просчитаться!
Нет, придется, видно, остановиться, не то совсем не дойдешь".
С тяжелым сердцем забрался Федот Иванович в малицу, как в спальный мешок. Таймыр прилег подле хозяина.
Согреваясь своим дыханием, старый охотник размышлял: "Что бы ни случилось, а должен ты, Федот Иванович, в общей радости участие принять, вместе со всей страной, со всеми тремя сыновьями…"
Всех троих провожал когда-то Федот Иванович на Большую Землю, чтобы учились, вышли бы в люди охотничьи дети, крестьянские внуки. Самый младший, Алексей, стал летчиком. Дед и не думал, поди, что люди по воздуху летать будут…
"Идти, идти, беспременно идти… сколько времени пропало", — с ужасом думал старый охотник, выбираясь из сугроба.
