Алексей Азаров - Искатель. 1973. Выпуск №3
Торопливо собрали имущество и продукты. Оставшиеся бутылки по приказу Ларионова побросали в болото. Раскидали хрупкий шалаш, присыпали место хвоей и прошлогодними листьями.
Проверили оружие и, ступая след в след, пошли по направлению к Черной речке. В белесом свете июньской ночи по-звериному неслышно скользили в кустарниках, крались по опушкам; проскакивали безлюдные по позднему времени лесные дороги и далеко обходили жилые места.
На болотистом берегу Черной речки нарвались на пограничный патруль. На приказ остановиться ответили огнем. Кинули в осоку заплечные мешки и долго, до изнеможения бежали по кустарнику. Над головами свистели пули упорно преследовавших пограничников. На бегу перезаряжая маузеры, отстреливались, наугад посылая пули.
Одна из них наповал уложила собаку-ищейку. Это помогло, перебравшись через болото, оборвать след. Забились в какие-то непролазные дебри и отдышались под вывернутыми корнями обомшелой валежины. Прикинули по карте место, где находились, и круто повернули на север. Шли всю ночь. В предутреннем тумане удалось проскочить сквозь цепочку пограничных дозоров..
Увидев финского солдата, без сил повалились на траву.
Уже в Гельсингфорсе узнали, что взрывом бомбы в Ленинградском Деловом и Дискуссионном клубе было ранено двадцать шесть человек. Из них четырнадцать — тяжело.
Бунаков сердечно жал руки, выдал по пачке марок и повез ужинать в дорогой ресторан.
От генерала Кутепова пришло личное поздравление.
* * *В ночь на третье июня дежурный в доме ОГПУ на Малой Лубянке обнаружил в подсобном помещении мелинитовую бомбу весом в четыре килограмма. Бомба была немедленно обезврежена.
Оперативное расследование установило, что поздно вечером в подъезде общежития были замечены подозрительные мужчины и женщина с тяжелым чемоданом. Удалось также получить описание их внешности.
— Немедленно начинайте розыск, — распорядился Вячеслав Рудольфович, когда ему доложили о происшествии. — Надо перекрыть все дороги на Смоленск. Усильте наблюдение в Москве. Может быть, неизвестные решат пересидеть шум здесь.
Вскоре поступило сообщение о случае на Яновском спиртозаводе. Рано утром по дороге Елынино — Смоленск через территорию спиртозавода проходил неизвестный гражданин. Постовой милиционер заявил ему, что проход через территорию завода запрещен, и потребовал документы. Неизвестный выхватил браунинг и выстрелом в упор тяжело ранил милиционера. Работающие неподалеку сезонники, услышав выстрел, кинулись вдогонку за убегавшим человеком. На опушке леса тот стал отстреливаться и ранил еще двоих.
О происшествии было немедленно сообщено в областное управление ОГПУ. Когда оперативная группа прибыла на Яновский завод, неизвестный уже скрылся в лесу.
— Этот молодчик явно из тех типов, которые нас интересуют, — сказал Менжинский, ознакомившись с оперативным донесением. — Выучка чувствуется, и нервы сдали… На стрельбу быстр. Другой бы не стал на милиционера кидаться и обнаруживать себя. Предъявил бы какую-нибудь бумагу и выкрутился без шума. Этот напуган и идет на все… О женщине ничего не поступило?
— Пока нет, Вячеслав Рудольфович…
— Надо активно искать, Григорий Генрихович. Такое зверье, вооруженное пистолетами и гранатами, ни перед чем не остановится. Уже ранено три человека. Оперативные группы нацеливайте на скорейший захват. Смоленским товарищам надо оказать помощь.
— Я уже распорядился, Вячеслав Рудольфович. Четыре часа назад в Смоленскую область, в район происшествия, направились две машины с оперативниками.
— Покорнейше благодарю, Григорий Генрихович. Но этого недостаточно. — Менжинский привычным жестом скинул со лба уже седеющую прядь волос и продолжил: — Прошу размножить приметы террористов и самым незамедлительным способом разослать их сельским Советам с нашей просьбой… Да, Григорий Генрихович, именно с просьбой помочь ОГПУ в поимке диверсантов.
У помощника смешались руки, перебиравшие бумаги, подготовленные для доклада.
— Простите, Вячеслав Рудольфович, но такое обращение расшифрует наши оперативные действий. Кто знает, кому оно может попасть?
— Советским гражданам, Григорий Генрихович… Разве это не ясно?!
— Безусловно, Вячеслав Рудольфович… Но, к сожалению, опыт нашей работы показывает, что под личиной советских граждан немало маскируется врагов. Обращение может попасть к ним и осложнить наши оперативные действия.
— Прочитав его, диверсанты догадаются, что их ловит ОГПУ, — с улыбкой перебил Менжинский. — Милейший Григорий Генрихович, это они знали с той минуты, как их нога ступила на советскую землю. Америки мы здесь им не откроем. Да, враги маскируются под честных советских граждан, и мы не должны забывать о бдительности. Но бдительность и подозрительность — это разные вещи. Ради нескольких подлецов мы не имеем права подозревать каждого советского человека!
— Оперативная работа необходимо требует секретности. Это истина, Вячеслав Рудольфович.
— Истина… Но я же не приказываю разглашать для всеобщего сведения наши оперативные планы. Речь идет о конкретном случае. Вы опасаетесь, что наше обращение попадет в руки врагам. А вы задумайтесь поглубже над тем сообщением, которое только что мне доложили… Без нашего обращения рядовой милиционер проявляет бдительность и падает раненым. Рабочие сезонники без указания свыше кидаются вдогонку за преступником. Знают, что он вооружен, что он будет стрелять, и все-таки организовывают погоню… Я не уверен, был ли у них хоть дробовик против пистолета. Тем не менее действуют они так, что диверсант должен отстреливаться. Еще двое рабочих падают ранеными. Это факты, Григорий Генрихович, и за ними стоит наша действительность. На этих фактах, на этой действительности мы должны строить нашу работу, а не высасывать, приношу извинения, из пальца в высоких кабинетах заумные теоретические выкрутасы насчет особой бдительности… Да, оперативные планы не должны разглашаться, но из-за этого не доверять всем и каждому было бы грубейшей ошибкой. Наша главная сила не в оперативных работниках, а в народе, в поддержке населения. В тех рабочих-сезонниках с Яновского завода, которые без всякой команды кинулись за вооруженным преступником.
— Я абсолютно согласен с вами, Вячеслав Рудольфович, — сказал помощник. Его глаза были непроницаемы. Менжинский понял, что, несмотря на слова согласия, Григорий Генрихович убежден, что председатель ОГПУ сейчас совершает ошибку.
К пояснице начала подкрадываться знакомая боль. Остро кольнула в позвоночнике. Вячеслав Рудольфович сжал губы, чтобы не показать боль помощнику. Он не хотел увидеть жалостливые, с чуть уловимым оттенком превосходства здорового человека глаза, которые мгновенно могли менять выражение.
