Владимир Караханов - Продолжение поиска (сборник)
Япон вынимал шары, а перед каждым ударом кричал Однорукому:
— Садись на него — красавца!
Окружающие несколько раз делали ему замечания, но выпитое действовало сильнее.
— Садись на него — красавца! — опять выкрикнул он.
И когда «девятка», завершавшая партию, сочно плюхнулась в лузу, Однорукий не выдержал. Он поднял кий и кинулся на Япона. «Этого еще не хватало», — подумал я, выбираясь из группы болельщиков на свободную позицию.
— Только не здесь! Только не здесь! — кричал маркер.
Япон стреканул между столов в глубь зала. Однако на пути преследователя встал его же партнер.
— Положите на место.
В голосе прозвучал металл. Однорукий продолжал ворчать, но всем стало ясно: инцидент исчерпан.
Вот так номер! Эта властная твердость никак не вязалась с созданным в моем воображении образом Айриянца.
Не успел я толком осмыслить происшедшее — новая неожиданность. На лице, только что олицетворявшем мужество и решимость, вдруг появилась жалкая улыбка, кий выскользнул из руки на сукно.
В дверях стояла женщина. Пожилая, стройная женщина с авоськой и смотрела на «мой объект» с непередаваемо нежным укором. Пока я сообразил, что к чему, оба исчезли, так и не проронив ни слова.
— Заарканили полковника, — хихикнул Япон. — Эх, кабы мне его пенсию.
— Ну и сдох бы на другой день от горячки, — незло сказал Однорукий. — И откуда ты только порядочных людей знаешь, не пойму?..
— Он же в Доме офицеров маркером был, пока за пьянство не вышибли, — ответил за Япона маркер.
Вот и надейся на алкоголиков: черт те что мне плел, а о существенном ни гугу.
Я нашел их в аллее. Они мирно сидели на скамейке за первым же поворотом, и полковник уплетал кефир из пластмассовой чашечки.
— Приятного аппетита! — сказал я.
Не лучший способ продолжения знакомства, но выбирать не приходилось.
— Я хотел поблагодарить вас. Здорово вы его разделали.
— Так стаж, стаж какой! Вот никак не могу отвыкнуть… Вы присаживайтесь, молодой человек, присаживайтесь. А на деньги никогда не играл. И вам не советую.
Как обычно в подобных случаях, я мычу что-то невразумительное, а сейчас еще и стараюсь не встретиться взглядом с женщиной. И тут же снова попадаю впросак. Бутылка с чашкой вернулись в сетку, и я, вспомнив наш совместный перекур, предупредительно предлагаю сигареты. Полковник вздохнул и отказался, а женщина сообщила о ранении в легкие, о расширенном левом желудочке, ишемии и атеросклерозе и еще о чем-то, чего я уже не понял.
— Скажите, пожалуйста, вы никому не проигрываете? — спросил я, а у самого защемило под ложечкой: неужели обманывает предчувствие?
— Помилуйте, молодой человек, Баку не райцентр, и посильнее кошки звери есть.
— Я только что видел, как вы играете, и мне просто трудно в это поверить.
— Есть, есть… Один Ашот Арзуманович чего стоит. Ему я постоянно из пяти партий проигрываю… То есть из трех, — покосившись на женщину, поправился он. — От борта играет, скажу я вам…
— Ашот Арзуманович… — будто припоминая, задумываюсь я, — примерно вашего возраста, худощавый такой…
— Да нет, помоложе и пополнее, только якоречки у нас одинаковые. Тоже, наверное, в свое время некому было бить…
Вот и сбылось предчувствие удачи. От облегчения я даже откидываюсь на спинку скамейки.
«А с чего такая уверенность? Не ты ли, дорогой инспектор, только что принял за мошенника ни больше ни меньше как заслуженного офицера. Вполне возможно, что и с Ашотом Арзумановичем сядешь в лужу».
— Ведь он невоенный? — спрашиваю.
— Даже не из отставников. У нас, в Доме офицеров, строгостей особых нет. Предпочтение, конечно, своим, но и гражданские поигрывают.
«Открыться или нет? — думаю. — Нет. Рано еще, рано. Вдруг опять промашка, и Ашот Арзуманович окажется уважаемым пенсионером. Я ж в глазах полковника весь уголовный розыск опозорю. Мне бы еще черточку…».
Пока я прикидывал, что бы такое неназойливо уточнить, неожиданно вмешалась женщина:
— Не нравится мне этот Ашот Арзуманович. Шары-то он, может, и хорошо гоняет, а вот глаза — как у спрута.
— Ну, удивляешь ты меня, Марта Хачатуровна, — смеется полковник. — Что ж, мне партнера за красивые глаза выбирать? Да и спрута ты никогда в жизни не видела. Ты уж не сердись, логики никакой.
Ну да, никакой! Типично женская: бессвязная по форме и удивительно точная по содержанию. Лично меня она уже не раз поражала в собственной жене.
— И человек он, по-моему, приятный, тоже пенсионер, — продолжал полковник.
— И давно вы последний раз с ним играли? На такой поединок я бы билет купил, честное слово, — говорю я совершенно искренне.
— Он сейчас в своей деревне. «Москвич» у него старенький, решил на недельку съездить.
Значит, он.
— А ведь супруга ваша права, товарищ полковник… Простите, что я сразу не представился, боялся зря на человека тень бросить.
Полковник прочитал удостоверение, молча выслушал меня. Он заметно расстроился.
— Вот видишь, Самвел… — мягко сказала женщина.
— Да, обидно, — сказал он. — За человека обидно.
И за себя тоже. Пока служил, кажется, неплохо в людях разбирался. Или в армии легче?.. Черт его знает. Ну, ладно. Моя фамилия Амборян. Чем конкретно могу помочь?
— Как вы думаете, он назвал вам свое настоящее имя-отчество?
— Конечно. Мы обменялись номерами телефонов. Созванивались о встречах. У нас же затяжной матч получился, подсчеты вели. — Он усмехнулся. — И вот чем кончился. А фамилии не знаю. Он у меня на А должен быть, вот…
Пока я с нетерпеливой радостью переписывал из записной книжки номер телефона Ашота Арзумановича, полковник, ни к кому не обращаясь, говорил:
— Не понимаю. Зрелый человек… нет, не понимаю.
Все остальное было делом техники. В течение часа я выяснил, что телефон числится за Петросовым Ашотом Арзумановичем; выяснил, что он дважды судим за мошенничество, судимость погашена амнистией, последний раз освобожден по отбытии срока наказания почти шесть лет назад.
Я позвонил Петросову. Конечно, не за тем, чтобы спросить, почему он взялся за старое.
— Ашота Арзумановича, пожалуйста…
— Ашот-дядя будет вечером или самое позднее завтра. Он в деревню уехал, — ответил приятный женский голос.
— Ах да, он мне говорил. В Теркенд, кажется?
— Да. Завтра он вернется обязательно.
В карточке значилось, что Петросов — уроженец этого селения, но перепроверить никогда не мешает. «Своей» у нас часто называют и деревню жены, и деревню, где просто живут родственники.
