Сергей Мстиславский - Крыша мира
В честь нашего отъезда бек назначил байгу. Приглашения разосланы по всем окрестным ущельям, на тридцать верст округи.
— Потягайся на прощанье с нашими наездниками, — ласково улыбаясь, говорит за обедом седобородый бек. — Хорош у тебя конь для байги. Куда нашим! Говорят, ты выиграл скачку в Хазрете, а там, по слухам, скакало две тысячи коней. Я для тебя и приз приготовил, особый, на память о нас. Покажи, Джалэддин, что мы приготовили высокому гостю.
Джалэддин, домоправитель бека, выносит из внутренних комнат чеканным, вороненым серебром украшенный старинный конский убор. Я любуюсь окованной, как на рыцарской сбруе, широкой уздой и серебряным, львиной головою, налобником.
— Не проедешь ли сегодня осмотреть поле, таксыр? — заботливо наклоняется ко мне Джалэддин. — У нас ведь здесь не то, что в Бухаре или области Самарканда. Здесь камень. Нужна привычка. Наши байгачи знают каждый овраг, каждый спуск: с закрытыми глазами проскачут. А тебе, по первому-то разу, — как бы не попортить коня…
Г л а в а XII. ХРАНИТЕЛИ ТРОПЫ
Я решил использовать совет Джалэддина: осмотреть поле. Тем более, что Жорж, со всегдашним своим благоразумием, тогда же, после обеда, стал поговаривать о том, что мне лучше не ввязываться в это дело: еще осрамлюсь. Здесь, в самом деле, скакать совсем не то, что на равнине; да и люди и лошади — не чета равнинным: как скала — крепкие, в землю растут. Отказаться я, конечно, не мог, а посмотреть поле решил.
Выезжая, проулками, за грань садов, мы скрестились с вереницей всадников. Впереди, на караковом долгогривом жеребце, ехал Джилга. Он остановил коня, поравнявшись со мной, и приложил, уставным поклоном, руку ко лбу.
— Я слышал — ты решил все же ступить на Тропу, таксыр?
— Случай редкий: слух не солгал тебе, — засмеялся я в ответ.
Ехавшие за ним всадники столпились вокруг, осаживая лошадей. Он обернулся к ним:
— Вы слышали слова таксыра, крэн-и-лонги?
Они наклонили головы и, словно по сигналу, внезапно толкнув коней, вихрем промчались мимо.
— Недобрые люди, — недовольно шепчет, позванивая стременем о мое, подъехавший Гассан. — И число недоброе: с Джилгой я насчитал тринадцать.
— Что значит — крэн-и-лонги? — спрашиваю Джалэддина, он вызвался проводить нас — и, я видел, неласковым взглядом проводил Джилгу и его джигитов. Сам он — бухарец: чужие ему эти горцы. — «Крэн-и-лонги»? — я не слышал еще в горах такого слова.
— Это здешнее слово, таксыр, — глухо отвечает Джалэддин, туже натягивая повод. — Давнее слово: название старого кала-и-хумбского рода. По преданию, этот род идет от дивов, что охраняли Тропу в дни Искандера. Поэтому и зовутся они — крэн-и-лонги: если перевести с наречия местного: Хранители Тропы… Уже поздно. Прибавим ходу, государь мой вихрь…
* * *Поле скачки начиналось у самых садов довольно ровной площадкой, не больше полуверсты шириной: оно втягивалось затем в ущелье, постепенно суживавшееся легким наклоном на северо-восток, — изрытое, бугристое, заваленное камнями, осколками скал, сорвавшихся с откосов, окаймлявших ущелье кряжей. Оно действительно казалось менее всего приспособленным для байги.
— Другого места нет, — как бы оправдываясь, сокрушенно покачал головой Джалэддин. — Ты сам видел здешние места: прокляты Аллахом! Голый камень всюду. А там дальше в ущелье, в конец угону, — и совсем тесно: шести коням не проехать в ряд.
— Много бывает у вас на скачках искалеченных и убитых?
— Нет, таксыр! — даже удивился Джалэддин. — Ты ведь и сам знаешь: угодна Аллаху лихость байги; кто и упадет, не разобьется… Разве что недобрый человек. Так то не случай, а кара. С тех пор как я в Кала-и-Хумбе — а тому пошел четвертый год, — еще ни разу не было, чтобы разбился кто-нибудь на скачке.
— А как у вас подрезывают козла? — любопытствует Гассан.
— Строгим порядком. Голову и все четыре ноги — до колена.
— О-гэ! Трудная будет скачка, таксыр. Завтра надо спать — до полудня!
Гассан, как всегда, будет тоже участвовать в байге. Он горячит своего серого жеребенка, припадает к луке и, гикнув, бросается во весь мах по ущелью. Я даю поводья Ариману — в угон мелькающей по буграм красной чалме.
Через полчаса мы возвращаемся, оглаживая коней. Ничего: не выдаст Ариман — и на камне!
— А все-таки, когда будешь скакать, держись не дальше поворота, таксыр, — говорит, слегка запыхавшись от быстрой скачки, Гассан. — Вон от той скалы — поворачивай назад или бросай козла: легче опять захватить, когда скачка повернет обратно. А то за поворотом — храни Аллах — уж очень много навалено камней нечистым. И острый камень: покалечишь лошадь. Да! Будет что порассказать в Самарканде, как вернемся. Если бы сюда тех, с хазретской скачки… Помнишь: на гладком месте валились, как персики от ветра.
* * *Утром, необычно торжественно, внесли от бека присланный новый дастархан: опять подносы с фруктами, яйцами, холодным, крепко прокопченным турьим мясом. Бек справляется о здоровье: хорошо ли почивал перед скачкой таксыр?
Следом за посланным бека входит Гассан: он возбужден и весел.
— Как Ариман?
— У-у! И злой же сегодня! Хотели осмотреть подковы — бек прислал кузнеца. Ка-ак ударит! Еле успел отскочить. Я не позволил держать. Нехорошо горячить перед скачкой. Так и оставили.
— А твой — как?
— Что ему делается! Поскачет, не выдаст! Только мне не выиграть сегодня. Дурной сон видел, таксыр.
— Ну, не очень, должно быть, дурной: не был бы весел.
— Баба плачет от дурного сна! А нам — выигрываем, не выигрываем — скачка будет. Хорошая! Джалэддин говорит: не меньше пятисот будет наездников. — И он разминает плечи.
— А сон какой?
— Потом расскажу, таксыр. О сонном духе — разговор вечером. Днем — не надо тревожить сонного духа.
Издалека, снизу домчались визгливые звуки трубы; тупо затупали барабаны.
— Уже?
— Да, таксыр. Саллаэддин уже седлает.
Жорж — милый Жорж! — заметно волнуется. Так тебе и надо: зачем не скачешь сам!
Перед выходом он остановил меня:
— Смотри, вывернут тебя из седла: срам один.
— Да брось ты! Не говори под руку.
Гассан опять переукоротил стремена: каждый раз перед байгой, поверяя седловку, приходится с ним спорить: никак не убедишь его, что при моей посадке — нельзя так подтягивать стременные ремни.
Выехали, однако, не сразу: ждали от бека верхового с извещением. Прождали с полчаса. Наконец во двор вскакал посланный.
В седла!
* * *На высоком взгорье — тылом к реке раскинут огромный шатер, весь устланный коврами: там бек, почетные гости вокруг дастархана; в глубине шатра рядами выложены призы: халаты, уздечки, шелка, пояса и ножи…
