Георгий Кубанский - Тайна реки Семужьей
— Где следователь с милиционером? — спросила у нее Наташа и, заметив недоумение на ее лице, пояснила: — Где начальники из района?
— В клубе, — ответила девочка. — И разбойников туда повели. Хочешь поглядеть на них? Не ходи. Прогонят. Нас уже прогнали…
Наташа и сама не помнила, что ответила девочке. Она спешила к обшитому тесом большому дому с выцветшим кумачовым флагом на невысоком шпиле.
В длинном и узком коридоре Наташу остановил Прокофий Суфрин.
— Вам кого? — спросил он и ловко козырнул, щеголяя армейской выправкой.
— Мне к следователю.
— Товарищ Долгушин занят, — ответил Суфрин. — Попрошу вас подождать.
— Мне надо сейчас! — настаивала Наташа. — Немедленно!
Суфрин взглянул в разгоряченное лицо девушки с волевыми, надломленными уголком бровями.
— Ничего не могу сделать… Приказание такое. Придется вам обождать, — сухо повторил он.
Настойчивость не помогла. Наташа села на подоконник и прижалась горячей щекой к прохладному стеклу.
Глава тридцать четвертая
ДОПРОС
На все вопросы следователя Немой, тупо уставясь в пол, отвечал одно и то же: «Не знаю. Не видел». Из его скупых ответов Долгушин сделал вывод: Немой не впервые встречался со следователем и знал, что показания можно впоследствии изменить, а потому решил пока отмалчиваться и послушать, многое ли знают о нем.
Совсем иначе держался с Долгушиным Барбос.
— Что зря время тянуть! — ответил он на первый же вопрос следователя. — Натворили чудес!
По словам Барбоса, все произошло с ним потому, что ему надоела жизнь в лесу.
— Разве мы не пилили? — рассказывал он с какой-то отчаянной искренностью в голосе. — Пилили так!.. Рубаха не просыхала от пота. А толку? Какой тут лес? Палки! Тягаешь пилу, тягаешь, а заработки? Извольте вот… — И, словно требуя сочувствия к своей нелегкой жизни, решительным жестом указал на лежавшую перед следователем расчетную книжку. — Какой это заработок? Полярный к тому же! Обида одна. Вот она-то, обида, и привела меня на Семужью.
Рассказ преступника лился легко. (Придуман он был задолго до встречи со следователем). Захотелось Барбосу более интересного, а главное — прибыльного занятия. Сошелся он с Сазоновым и Петровым. Ловили семгу в заповеднике. Куда сбывали? Возили со случайными машинами на станцию. Сдавали рыбу железнодорожникам, а то и в буфеты проходящих поездов…
Поведал Барбос и о своих переживаниях по пути к Дикому Берегу. А когда он помянул о поведении Наташи, в его голосе зазвучало неподдельное уважение.
— …Хочешь ее припугнуть, а она, дьявол, как шарахнет словечком. По ушам! Веришь — нет, мне этот ржавый пистолет руки жег.
— Но вы же его так и не выпустили из рук? — вставил Долгушин. — Этот… ржавый пистолет?
— Не выпустил. Точно. А теперь сами скажите, куда я мог его девать? Куда? Выбросить? — продолжал он с какой-то страстной убежденностью. — Спросили б у меня сегодня: где пистолет? Ответил бы я: забросил в море. А вы записали бы в протоколе: скрыл оружие. Не поверили б, что пистолет-то был калека.
— Возможно, — сдержанно ответил Долгушин. — Возможно…
До поры до времени он избегал задавать вопросы, которые могли бы насторожить допрашиваемого. Обличающих фактов у следователя было мало. Признания преступника, не подкрепленные уликами, на суде стоят немногого: откажется он в процессе судебного разбирательства от своих показаний — и обвинение рассыплется прахом. В результате — «следовательский брак».
Вот почему Долгушин не спросил даже, почему преступники захватили новоселов и увели их на Дикий Берег.
Заговорил об этом сам Барбос. Зачем «малыши» впутались не в свое дело? Сазонов хотел силой увести их подальше от Семужьей и направить в поселок. Ну, а как прыгнул парень в пропасть… растерялись все. Думали — расшибся. Тогда Сазонов и предложил отвести захваченных новоселов в свое подводное убежище — в пещеру. Если б дело обернулось плохо — оказались бы новоселы в положении сообщников. Народ они в поселке новый. Обычно приезжие, особенно молодежь, первым делом бросаются на семгу. Тогда и показания сбежавшего парня (если б он спасся) выглядели бы, как оговор обиженного сообщника.
«Но ведь ты уже попался, — отметил про себя Долгушин. — Однако ничего доказывать не собираешься. Наоборот, очень уж легко признаешь все свои провинности».
Долгушин помнил предупреждение старших товарищей: «сомнения следователя к делу не подколешь», а потому дал Барбосу выговориться и приказал Суфрину ввести в комнату Немого для очной ставки.
— Раскололся! — злобно бросил Немой, услышав признания Барбоса.
— А чего филонить? — легко, с какой-то подкупающей грустинкой в голосе ответил Барбос. — Попали? Надо рубить концы. При окончательном расчете учтут чистосердечное раскаяние. Отломят на годик меньше… и хорошо.
— А милицейские фуражки? — спросил Долгушин. — Оружие? Это что, тоже было необходимо для хищения семги?
— Фуражки? — Барбос уставился на следователя своими неживыми глазами, словно удивляясь его непонятливости. — Так это же для уважения. Увидит нас кто в милицейских фуражках — и никакого подозрения. Все законно!
— А оружие? — напомнил Долгушин. — Тоже для уважения?
— Какое это оружие, товарищ начальник! Видимость, а не оружие. Для формы только и таскали его. Сколько лет пролежало оно в пещере. Пистолет… раковина на раковине. Выстрелить из него боязно было.
— Но все же это пистолет, — постепенно переходил в наступление следователь. — Он стрелял!
— Стрелял! — Барбос развел руками и обернулся к Немому и Суфрину, словно призывая их в свидетели творящейся несправедливости. — С первого выстрела разнесло его. Вы же видите, что осталось от пистолета!
— В кого вы стреляли? — продолжал вести свою линию Долгушин, не отвечая на вопрос Барбоса.
— В воздух. В воздух выстрелил! Для острастки. Сидеть-то в лагере никому не хочется.
Барбос с приоткрытым огромным ртом и глубоко запавшими пустыми глазами выглядел простоватым. Но кто знал, что таилось за этой внешней простоватостью. Долгушин был молод. Меньше года работал он следователем. Но и ему приходилось видеть — и особенно слышать от более опытных товарищей о преступниках, которые подобно умелым актерам неделями играли придуманную заранее роль, пока не удавалось уличить их и припереть к стене.
Долгушин отпустил Барбоса и Немого, когда ночные тени от домов и изгородей значительно укоротились.
Первый допрос не оставил у Долгушина цельного впечатления. Следователь устало облокотился на стол и запустил обе руки в длинные светлые волосы. Не хотелось даже, против обыкновения, перелистать протоколы. Особенно удивляло Долгушина, что Барбос и Немой не договорились об общей линии поведения на допросе. Каждый из них держался со следователем по-своему, хотя в пути они могли без труда сговориться. Взяли их люди неопытные. Немало промахов допустили они при личном обыске, осмотре пещеры и в пути к погосту.
