Густав Эмар - Росас
—Хорошо. Теперь не хотите ли вы войти и осмотреть дом? — Она сделала движение, как будто желая идти к дверям.
— Нет, сеньора, нет! Я прошу у вас только одной милости — позвольте мне завтра прислать человека, чтобы починить дверь, которая, очевидно, разбита.
— Благодарю вас, сеньор! Завтра я рассчитываю вернуться в свой городской дом, здесь ничего нет.
— Я отправлюсь сам, — сказал Санта-Калома, — извиниться перед доньей Мануэлитой, поверьте, что никакого дурного намерения с моей стороны не было.
— Я убеждена в вашей правдивости, и вам бесполезно извиняться, так как я не скажу никому о том, что здесь произошло. Вы ошиблись, вот и все! — ответила донья Эрмоса, смягчая свой голос насколько было возможно.
— Сеньоры, на коней! Это федеральный дом, — закричал Санта-Калома своим солдатам. — Еще раз прошу у вас прощения, — прибавил он, обращаясь к донье Эрмосе. — Покойной ночи, сеньора!
— Не хотите ли вы отдохнуть немного?
— Нет, сеньора, тысячу раз благодарю вас. Это вы нуждаетесь в отдыхе от тех неприятных минут, которые я вам невольно причинил!
Санта-Калома поклонился и уехал со шляпой в руке. Минуту спустя в гостиной дон Луис обнаружил донью Эрмосу лежащую в обмороке на софе.
Галоп лошадей патруля вскоре затих вдали.
ГЛАВА XXI. Где министр ее британского величества боится скомпрометировать себя
Исчезла надежда, которой жили унитарии, получив известие о вступлении армии генерала Лаваля на территорию провинции Буэнос-Айрес, этот генерал, запугиваемый своими приверженцами, оставшимися в Монтевидео, почти покинутый французами, на помощь которых он имел ошибку рассчитывать, и еще более обманутый в тех симпатиях, которые он рассчитывал встретить среди жителей деревень, симпатий, которые почти совершенно отсутствовали, не осмелился взять на себя одного ответственность за предприятие, которое имело так мало шансов на успех, — и против своего убеждения, с яростью и отчаянием в душе начал отступать из провинции.
Жители Буэнос-Айреса ощутили в душе глубокую скорбь, видя окончательное удаление освободительной армии.
Федералисты, как ни трусливы они казались несколько дней тому назад, тотчас же начали проявлять все свое нахальство, немедленно начался страшный террор: убийства, насилия, грабеж стали обыкновенным явлением и тянулись длинной вереницей. Проскрипции не знали себе границ, зверства Масорки приняли ужасающие размеры, и — как будто недостаточно было этих бичей, обрушившихся на несчастный народ—к ним присоединил свои ужасы голод, вызванный Росасом, который словно для своего удовольствия опустошил деревни. Был обнародован знаменитый закон о конфискации имуществ, богатые семьи были ограблены без всякого иного повода, кроме их богатства. Вскоре нищета, голод и смерть распространились по Буэнос-Айресу, который, по образному выражению очевидца, в несколько дней превратился в настоящую человеческую бойню.
Однажды около восьми часов вечера по улице Завоевания быстро мчалась по направлению к Барракасу карета, запряженная парой лошадей.
Вскоре она остановилась перед дачей сеньора министра ее британского величества сэра Уолтера Спринга.
Эта карета не замедлила при своем проезде привлечь всеобщее внимание, так как в это время республиканского федерализма кареты были отобраны, и лошади были предложены Ресторадору или взяты по федеральным реквизициям.
Поэтому, когда карета остановилась перед домом английского министра, собралось много любопытных, чтобы посмотреть на это чудо.
Кучер открыл дверцу кареты, и из нее вышли двое мужчин.
Один из них, однако, на некоторое время задержался на подножке и между ним и другим лицом, оставшимся в карете произошел следующий быстрый разговор:
— Вы ничего не забыли, мой дорогой учитель? — спросил мужчина, стоявший на подножке.
— Нет, Мигель, но….
— Но что?
— Не лучше ли узнать, у себя ли сеньор министр раньше, чем я уеду один по этим мрачным улицам, в такой поздний час, заключенный в этой карете?
— Это не важно, если его нет, мы подождем, а когда вы вернетесь, то увидите нас здесь.
— Но если приор меня спросит?
— Я уже повторял вам сто раз: вы не должны отвечать прямо ни на один вопрос; узнайте только, хотят или не хотят они сделать то, о чем их просят, и какова бы ни была сумма, которую они потребуют, они ее получат, вот и все!
— Непременно надо, чтобы он был моим племянником?
— Или вашим сыном.
— У меня дети, Мигель!
— Или двоюродным братом.
— О!
— Или вашим приемным сыном, наконец, тем, кем вы хотите.
— Пусть Бог вложит свое благодушие в мое сердце!
— Ив ваши уста, дорогой учитель. Вы можете вернуться скорее чем через час.
— Прощай, Мигель, прощай!
— До скорого свидания, мой дорогой учитель и друг! Дон Мигель сошел с подножки, закрыл дверцу кареты и сделал знак Тонильо, бывшему за кучера.
Карета быстро помчалась.
Министр был у себя.
Дон Мигель и его спутник, в котором читатель, без сомнения, узнает дона Луиса, были введены в гостиную, где только еще зажигали лампы.
Сэр Уолтер Спринг не заставил себя долго ждать: ласково улыбаясь, он вошел в гостиную и протянул руку дону Мигелю.
— Какой приятный сюрприз, сеньор дель Кампо! — воскликнул он. — Вы не можете себе представить, как я счастлив и горд тем, что принимаю вас у себя!
— Сеньор Спринг, — отвечал Мигель, пожимая руку министра, — я не знаю, как вас благодарить за столь милый прием. Позвольте мне представить вам сеньора Бельграно, моего близкого друга.
— А, сеньор Бельграно! Уже давно я желал иметь честь познакомиться с этим кабальеро. Не подарите ли вы мне весь вечер, сеньор дель Кампо?
— Это счастье для меня не быть совсем неизвестным сеньору Спрингу! — отвечал с поклоном дон Луис.
— Что поделать, мой юный друг, хотя я и стар, но испытываю большое удовольствие в обществе прекрасных дам Буэнос-Айреса: там я узнал имена наиболее выдающихся лиц городской молодежи.
— Каждое ваше слово комплимент.
— Нет, нет, это сущая правда, сеньор Бельграно. Мы, старики, должны быть всегда готовы дать отчет в наших поступках Богу, поэтому разве не надо нам стараться быть всегда справедливыми и правдивыми? Вы видели Мануэлиту, сеньор дель Кампо?
— Не сегодня, сеньор Спринг.
— Что за очаровательное создание, я никогда не устану любоваться ею и говорить с ней. Многие думают, что все мои визиты к его превосходительству носят только политический характер. Нет, я ищу в обществе этой восхитительной девушки чего-то такого, что успокаивает мой дух, измученный скучными делами. В Лондоне мисс Мануэлита произвела бы фурор.
