Алекс фон Берн - База-500. Смертельная схватка
— Мы тоже вначале не поняли, что это такое, пока не нашли чуть подальше в кустах вот это.
И Штадле указал на лежавший прямо на земле пулемет без станка.
— Авиационный ШКАС, — с удивлением отметил я. — Калибр винтовочный. Темп стрельбы свыше полутора тысяч выстрелов в минуту. Теперь понятно, откуда такая плотность огня! Похоже, что и крупнокалиберный пулемет диверсанты тоже сняли с какого — нибудь сбитого самолета и очень удачно использовали для уничтожения бронеавтомобиля.
— Именно так, Герлиак, — подтвердил Штадле. — Там, в роще, мы нашли самодельный станок для крупнокалиберного пулемета.
Я осмотрел пулемет.
— Судя по всему, его заклинило от перегрева ствола и потому пулемет бросили. В полете ствол пулемета охлаждается потоком воздуха, поэтому темп стрельбы авиационного пулемета вдвое выше, чем обычного станкового.
— С крупнокалиберным они обращались более осторожно: стреляли короткими очередями, сумели уберечь ствол от перегрева и унесли с собой, — отметил Штадле.
— Да… интересно знать, где объявится этот пулемет, — поделился я мыслями вслух. — И почему они выбрали именно это место для засады? Не сидели же они сутками возле проезжей дороги, подобно средневековым разбойникам?
— Как, вы разве не знаете? — удивился Штадле.
— А что я должен знать? — ответил я вопросом на вопрос.
— Так, значит, Бах вам не сказал… началось все с того, что эти самые диверсанты атаковали гарнизон в Любче. Атаковали очень грамотно: снайперы сняли пулеметчиков с вышек, затем обстреляли казармы из ручных пулеметов и минометов, а под прикрытием огня диверсанты подобрались поближе и забросали обороняющихся гранатами. Весь штурм занял не более двадцати минут.
— Откуда такое знание подробностей? — поинтересовался я.
— Местные полицейские при первых же выстрелах попрятались, а когда мы вошли в город и нашли лишь дымящиеся развалины казарм гарнизона, проклятые трусы повыползли из щелей и охотно все рассказали, — поведал мне Штадле. — Разумеется, я приказал расстрелять этих предателей!
— И расстреляли? — спросил я. Для моего недоверия были основания, поскольку Штадле неохотно ответил:
— Разумеется, нет. Должны же остаться свидетели, которые всегда могут рассказать о том, что же там в действительности произошло.
— Рассказать? — изумленно поднял я брови. — Но вы и так уже все знаете!
— А если по этому факту приедет разбираться специальная комиссия? — кисло осведомился Штадле. — Вы же знаете: нам приходится остерегаться не только партизан, но и комиссий из Берлина. Эти тупые чинуши понятия не имеют об условиях, в которых нам приходится действовать, и даже не желают их понять! И не только это! Вот недавно произошел совершенно возмутительный случай…
— Скажите, Штадле, — перебил я поток жалоб. — А у вас нет ощущения, что отряд майора госбезопасности Коровина возродился из небытия, наплевав на наши победные рапорты о его разгроме?
— С чего вы это взяли? — нервно осведомился Штадле. Ему явно не понравилась моя мысль.
— Да уж больно штурм гарнизона в Любче похож на генеральную репетицию штурма базы-500, — поделился я наблюдением.
Штадле не ответил, но я видел: мои слова дали толчок тяжелым мыслям в его голове.
Глава 12
От первого лица: Генрих Герлиак, 29 октября 1942 года,
Минск, штаб полицайфюрера СС «Руссланд — Митте»
Я не собирался ехать в Минск, но сразу после визита в Лю- бец отправился именно в столицу Вайсрутении. И не потому, что соскучился по руинам некогда великолепного города, превращенного благодаря стараниям люфтваффе в печальный памятник самому себе. Нет! Причиной была одна короткая фраза Штадле, которую тот произнес между прочим.
— Во время недавней операции задержали с десяток подозрительных субъектов. Не сочтите за труд, Герлиак, и взгляните на них: вдруг увидите знакомых по вашему «партизанскому» прошлому.
Честно говоря, я просто для очистки совести спустился в темный и сырой подвал и дошел до вонючей камеры без какого либо намека на окна, освещенной лишь скупым светом маломощной электрической лампочки под решетчатым колпаком.
Я прошел мимо решетки, отделяющей мир живых от мира тех, кого можно считать условно живыми. За решеткой находились существа, которых мне было трудно воспринимать как живых людей: грязные, вонючие, отчаявшиеся. В своем отчаянии они прошли разный путь: одни уже смирились со своей участью, другие не могли поверить в то, что ЭТО случилось именно с ними и с жадной надеждой смотрели на меня.
Одно из чумазых лиц показалось мне знакомым, но я не подал виду: всего лишь медленно прошел мимо, равнодушно скользя взглядом по бледному подобию лиц. И я совсем не удивлся, услышав тихий возглас:
— Господин офицер! Вы меня узнаете?
Разумеется, я его узнал: у меня превосходная зрительная память. Разведчик отряда «Дядя Вова» Земелин. Он вцепился в решетку, жадно впившись в меня взглядом.
— Хм… Земелин? А что вы здесь делаете? — удивился я.
— Вот, попал… как кур в ощип, — бледно улыбнулся Земелин. Его вымученная улыбка сказала мне больше, чем его слова: он был сломлен. На нем не было следов пыток, но то, что он низведен до уровня раздавленного червяка, не могло укрыться от моего наметанного взгляда.
— Считают, что я партизан, — почти жалобно сообщил Земелин.
— Ну, насколько я знаю, — правильно считают! — усмехнулся я.
— Да, я понимаю… но, какой же я теперь партизан! — воскликнул Земелин. — Когда разгромили отряд дяди Вовы, я с трудом избежал преследования и скитался по лесам. Я много думал, господин офицер! И когда меня застигли врасплох на одном хуторе, я даже не оказал сопротивления — можете это выяснить!
— Это разумно, что вы не оказали сопротивления, — согласился я. — Но уверяю вас, что награда вам за это не положена.
— Я не хочу, чтобы меня расстреляли с этими людьми, — твердо заявил Земелин. — Мы здесь сидим вовсе не как партизаны, а как подозреваемые непонятно в чем! Есть пара бежавших из гетто евреев, а у остальных просто небрежно оформленные в гебитскомиссариате документы, что и явилось причиной их ареста. В других обстоятельствах можно было бы ожидать освобождения, но я случайно узнал, что нас хотят расстрелять в качестве возмездия за смерть немецких военнослужащих. А я не хочу! Пусть меня допросят! Я ценный источник!
Потрясающе! Естественно, он всерьез считает, что его жизнь гораздо ценнее, чем жизнь его сокамерников: в конце концов он был не последней фигурой в отряде дяди Вовы. Но его надо поставить на место.
