Василий Гавриленко - Теплая Птица
Изголодавшаяся печка приняла в нутро деревянный паек. Кора на растопку. Так. Теперь – зажигалка.
В трубе завыло, заскулило; огонь в нерешительности затрепетал над дровами, и, наконец, взмыл желто-красным знаменем. Я поспешил захлопнуть дверцу, чтоб не выпустить огонь наружу.
Треск дров, слабый запах дыма был приятен. Мало-помалу в комнате стало теплеть. Пар изо рта был уже не таким густым.
Когда отблески огня на полу стали бледнее, я открыл дверцу, пошевелил кочергой угли. Можно закрывать заслонку… Вот так. Теперь все тепло от углей хлынет в комнату. Можно ложиться спать…
Стоп! Отец Никодим что-то сказал про сюрприз. Какой еще сюрприз?
Скрипнула дверь. Пламя свечи запрыгало, едва не погаснув.
– Можно? – вкрадчивый женский голос.
Я обернулся.
Высокая и статная. Белокурые волосы обрамляют лицо; на левом глазу – черная повязка, зато правый – синий, как осеннее небо, впитал в себя блестскую силу потерянного собрата. Одета гостья в зеленое, тронутое молью, пальто.
– Молчишь? Значит – можно.
Она вошла, прикрыла дверь, защелкнула задвижку.
– Отец Никодим сообщил мне, что кое-кто очень напряжен и нуждается в помощи.
Теплая рука легла мне на грудь; палец с длинным ноготком обвел сосок, дотронулся до старого шрама. Я вздрогнул (до этого находился в каком-то оцепенении) и оттолкнул шлюху.
– Бедненький, – засмеялась она. – Как ты напряжен.
Гостья присела к столу и, плеснув в кружку зеленки, выпила.
– Не желаешь?
– Слушай, – начал я. – Не знаю, как тебя звать…
– Вика.
– Так вот, Вика, его крест ошибся, когда решил, что мне нужны твои услуги.
В единственном глазу шлюхи сверкнула молния.
– Его крест никогда не ошибается, солдат, – сказала она. – Никогда.
Неуловимым движением Вика скинула пальто, под которым не было ничего, кроме ее тела. Груди топорщатся (кажется, одна немного больше другой); живот поджарый, с шестью кубиками пресса; ноги длинные, ровные и ощутимо сильные.
– Постой, – неуверенно сказал я. – У меня есть женщина.
– Есть женщина? Что это значит?
– Я люблю ее.
Шлюха рассмеялась и, сжав ладонями мои щеки, поцеловала меня. Горячий язык проник в рот, соприкоснулся с моим языком, словно ударила молния. Обняв Вику, я потянул ее к постели.
– Ну вот, так-то лучше.
Вика дотронулась губами до моего лба и поднялась. Блеснув в темноте ягодицами, подобрала с пола пальто.
– Прощай, солдат. Передавай привет своей женщине.
Показав на секунду луну и звезды, хлопнула дверью.
7. Прольется вино
Серебристая Рыбка, взрезая плавничками голубоватую гладь, несется вверх по реке. Вот перед ней возникает что-то оранжевое, тонкое, подвижное. Червячок. Рыбка хватает червяка, и… резкая боль пронзает ее. Неодолимая сила выхватывает рыбку из воды. Чешуя блестит на солнце. И рыбка уже в руке у человека; бьется в твердой, как доска, ладони. Человек ухмыляется, встряхивает длинными седыми волосами. Это – Киркоров.
Бледный свет проникал в окно моей квартиры. На столе – пустая бутылка из-под зеленки, напоминающая о вчерашних визитах. Я поморщился: в висках глухая боль. Однако нужно собираться – сегодня важный день.
Подняться с кровати оказалось не так-то легко. Как быстро привыкаешь к теплой постели!
Давно ли я был игроком и проводил ночи на деревьях в Джунглях?
К черту! Я вскочил, несколько раз отжался от пола; подхватил свитер и куртку, оделся. Кровь быстрее побежала по жилам. Так-то лучше.
В банке, принесенной отцом Никодимом, осталось примерно треть тушенки. Вкусно пахнет, зараза! Ухмыльнувшись, я поставил банку на стол, так и не притронувшись к тушенке. Взял тварку, стал жевать, запивая холодной водой.
В дверь постучали.
– Открыто.
Высокий стрелок замер на пороге.
– Приказано явиться в Главк.
Значит, пора. Я поднялся с заскрипевшего стула, окинул взглядом свою квартиру. Увижу ли снова эту печку, стол и кровать? Кажется, недолго здесь прожил, а вот на тебе – взгрустнулось.
Стрелок привел меня к одному из административных зданий Второй Военной.
– Следуйте туда, – указал на массивные двери, охраняемые автоматчиками.
Я двинулся к дверям, но не успел войти в Главк. Мне навстречу, в сопровождении двух особистов, вышел отец Никодим.
– Долго дрыхнешь, Ахмат, – он хлопнул меня по плечу. – Так недолго продрыхнуть собственное провозглашение в конунги.
Особисты и караульные стрелки вежливо засмеялись.
– Сюрприз, ваш крест, был больно горяч, – сказал я. – С такой трудно уснуть.
По лицу отца Никодима разлилось самодовольство.
– Рад, что Вика тебе понравилась. Редкостная шлюха.
– Да, – я кашлянул. – Спасибо, ваш крест.
Блестя на солнце черной краской, к зданию подрулил автомобиль. Тот самый. На пулевые пробоины наложены жестяные заплатки, которые ремонтник, видимо, еще не успел закрасить.
– Ну, что ж, пора, – подал голос отец Никодим и пошел к машине.
Особист распахнул перед ним дверцу, затем несильно толкнул меня в плечо:
– Залезай.
Внутри все было, как раньше. Розовое сиденье, розовый мех на потолке и стенках, баба на коврике все так же раздвигает ноги.
– Садись, Ахмат.
Отец Никодим хлопнул рукой по сиденью, выбив тучу пыли. Я сел рядом с главой ОСОБи. Слева примостился особист со снайперской винтовкой – быстро они находят замену погибшим.
– Трогай, – бросил отец Никодим в спину шоферу (тоже, кстати, новичку).
Машина дернулась и поползла в сторону железнодорожного депо, юля на обледенелой дороге.
– Куда мы едем, ваш крест?
– Как куда? – отец Никодим взглянул на меня, как на полоумного. – На твое провозглашение, разумеется.
– Оно будет на базе?
– На базе.
Глава ОСОБи задумчиво посмотрел в окно, за которым тянулись бараки.
– Я понимаю, тебе хотелось бы стать конунгом в Цитадели. Собственно, там всегда и проходят провозглашения… Но, я решил…
– Не беспокойтесь, ваш крест, – воскликнул я. – Меня все равно, где именно меня провозгласят. Лишь бы поскорее!
В глазу отца Никодима блеснул чертик.
– Молодца, Ахмат. Так и надо.
– Подъезжаем, ваш крест, – подал голос особист.
Из-за широкой спины шофера я увидел выстроившихся в шеренги стрелков, как во время рождественских испытаний. Черт подери, да тут никак не меньше тысячи бойцов! И все они греются на морозе ради меня…
– А Лорд-мэр здесь? – ровным голосом поинтересовался я.
– Лорд-мэр? – приподнял бровь отец Никодим.
– Я думал…
– Не обижайся, Ахмат, но ты не такая большая птица, чтоб ради тебя на плацу появлялся Лорд-мэр…
Ну, конечно. Провозглашение в конунги – это, наверное, такая же обыденность в Армии, как, скажем, зачистка. Лорд-мэру недосуг заниматься подобными пустяками… А что, если бы он все-таки появился на плацу? Просто так, поглазеть. Неужели я убил бы его? И что бы это дало? Христо, зачем ты послал меня сюда? Я уже ничего не понимаю…
– Р – равняйсь! – рявкнул седобородый офицер, как только из машины появился отец Никодим. – Пр-риветствие!
Тысяча глоток послушно:
– Вторая– Военная – База – салютует —тебе – отец!
Офицер протянул отцу Никодиму мегафон.
– Возьмите, ваш крест.
Глава ОСОБи кивнул и, поднеся мегафон к губам, крикнул:
– Слава Лорд-мэру!
– Слава, слава, слава!
– Мы собрались здесь, чтобы почтить заслуженной наградой доблесть нашего брата…
Усиленный динамиком голос отца Никодима разносил по плацу слова о подвиге, о самопожертвовании, о славе. При всем желании я не мог принимать эти слова на свой счет и с нетерпением ждал, когда он закончит свою речь.
– Я желал бы, чтоб каждый стрелок в минуту опасности, грозящей начальству…
Да, опасность действительно была. В виде «шишки» Варяга, жаждавшей проникнуть в святая святых сущности его креста…
– Вел себя так же, как стрелок Ахмат, которого, милостью и волей Лорд-мэра мы провозглашаем сегодня конунгом Армии Московской резервации!
Шеренги встретили заключительную фразу отца Никодима нестройным славословьем Лорд-мэру. Был также и свист, и неодобрительные выкрики: весть о выскочке, пребывающем в Армии без году неделя, а уже дослужившемся до конунга, как червь, сосет сердце и мозг.
– Держи, – отец Никодим вернул мегафон офицеру и обратился ко мне. – Не обращай внимания на свистунов – отребье, говножуи. Знает, падла, что никогда и до младшего офицера не дослужится, вот и свистит. Не обращай.
– Не обращаю, ваш крест.
Глава ОСОБи ухмыльнулся, обнажив ряд неестественно-ровных зубов, и сказал офицеру:
– Начинайте обряд.
Обряд? Что еще за обряд? Я-то думал – провозглашение состоялось…
Стрелки возбужденно загудели, когда два бойца вывели на плац человека. Женщина неопределенного возраста, руки связаны за спиной. В глазах – животный страх. Мне хватило одного не цепкого взгляда, чтобы понять – это житель Джунглей. Дикарь. Игрок. Охотник за Теплой Птицей.
