Александр Дюма - Людовик XV и его эпоха
После кончины герцога Беррийского король думал, что смертные случаи между близкими его сердцу уже кончились: как вдруг к нему приходят с извещением, что маркиза Помпадур умирает.
Такое известие тем более поразило короля, что он еще накануне виделся с нею.
Причиной этой неожиданности для него было то, что маркиза Помпадур, для которой нравиться королю было первой обязанностью, – скажу даже, самым высшим долгом, – заботилась только об одном: скрывать от короля свои страдания.
Но чем же страдала маркиза Помпадур?
Была ли это одна из тех женских болезней, которые иногда бывают так тяжки и неизлечимы? Или это был, как думала госпожа де Вентимиль, как думала госпожа де Шатору, как думала, наконец, она сама, яд – средство против жизни столь же верное и еще скорее ведущее к цели?
Вот что рассказывали или, лучше, рассказывала она сама:
Бертен, творение маркизы Помпадур, был министром финансов, и Шуазель, желавший соединить в себе всю власть, хотел соединить министерство финансов с теми министерствами, которые были уже в руках его или его родственников.
Впрочем, в то время финансы были в страшном беспорядке;
1 декабря парламенту сделано было поручение заняться преобразованием министерства финансов. Тогда маркиза Помпадур вспомнила о том, что говорил ей по этому предмету кардинал Берни; ей пришло на память, что бывший ее любимец предлагал когда-то насчет этого превосходные планы; в особенности же она заметила, что герцогиня Граммон очень часто являлась ко двору и что брат ее старался, чтоб она была как можно ближе к особе короля. Таким образом, она считала опасным для Франции и лично для себя оставлять долее во главе правительства Шуазеля; почему решилась повидаться с кардиналом Берни, который, со своей стороны, имел и сам три раза свидание с королем; при третьем свидании было решено удалить от дел герцога Шуазеля.
Герцог Шуазель узнал об этом составившемся против него заговоре, и на другой день маркиза Помпадур заболела.
Мы не будем подтверждать обвинения маркизы, Помпадур против герцога Шуазеля, как и прежде не подтверждали обвинения герцогини Шатору против г. де Морпа; всякий раз, когда при дворе умирала какая-нибудь важная особа неожиданно и скоропостижно, можно наверное сказать, что тотчас распространялись слухи об отравлении ядом.
Как бы то ни было, только маркиза Помпадур, находясь в Шуази, во время прогулки вдруг была постигнута болезнью, которую сперва считала только опасной, но которая вскоре оказалась смертельной.
Ее перевезли из Шуази в Версаль.
Людовик XV наблюдал быстрый ход болезни без малейшего беспокойства: чувство, которое он питал к ней и которое из вожделения перешло в привычку, это чувство подверглось, по-видимому, новому изменению и обратилось в чувство чистого приличия. Король был внимателен и заботлив к больной, как к своему другу. Каждый день герцог Флери приносил королю бюллетень о ее здоровье. 15 апреля 1764 года он пришел к королю как обыкновенно, но без бюллетеня, потому что маркизы Помпадур уже не было в живых.
Маркиза знала, что она умрет, и пред лицом смерти показала себя мужественнее, нежели можно было ожидать. Поутру, в последний день ее жизни, пришел навестить ее священник церкви св. Магдалины; около одиннадцати часов он собирался ей откланяться.
– Подождите еще немного, почтенный отец, – сказала она ему. – Мы отправимся вместе.
С жизнью маркизы прекратилась и забота о ней короля. Труп фаворитки положили на носилки, и два простые работника вынесли его. Король стоял у своего окна, когда проходило это слишком смиренное шествие. Из облаков, покрывавших небо, прорывался дождь. Король протянул руку и сказал;
– Бедная маркиза! Кажется, ей предстоит дурная погода в последнем ее путешествии.
Маркиза Помпадур была погребена в монастыре Парижских капуцинок, в часовне дома Креки, который она купила за год пред тем для своего погребения.
Маркизе Помпадур были написаны три эпитафии, из которых вторая была всех сильнее.
Глава 6.
Дофин. – Егo последние минуты. – Мария-Жозефина, принцесса Саксонская, супруга дофина. – Герцог Шуазель, – Его опасения. – Ненависть его к дофине. – Обещания Людовика XV. – Арман и Пельтье. – Буаскальо и аббат Терре. – Дофина покровительствует герцогу д'Егильону. – Чашка шоколада 1 февраля. – Дофина объявляет королю, что она отравлена. – Противоядие. – Смерть дофины. – Толки в Версале. – Вскрытие трупа. – Объявление четырнадцати докторов, – Беспокойство Людовика XV, – Он сближается с королевой. – Печаль королевы. – Кончина отца ее Станислава Лещинского. – Лотарингия присоединяется к Франции. – Смерть королевы. – Кончина некоторых важных лиц. – Две партии при дворе. – Герцоги Шуазель и д'Егильон.
Смерть маркизы Помпадур, как мы сказали, не произвела большого впечатления на Людовика XV. Как бы мы ни привыкли к какому-нибудь игу, но бывают минуты, в которые это иго становится для нас тягостным, и потому Людовик XV считал себя как бы человеком, которому возвратили свободу. Притом с некоторого времени Помпадур имела в политике и в религии влияния больше, нежели сколько Людовику XV следовало допускать иметь ей. В политике она вовлекла его в союз с Австрией, к которой он с юных лет питал отвращение; а в религии она заставила его изгнать иезуитов, к которым он питал благорасположение. Сверх того, маркиза Помпадур, будучи всегда в несогласии с дофином и принцессами, была всегдашней причиной семейного раздора. Итак, хотя смерть ее лишила Людовика XV привычек, которые были ему приятны, зато жизнь ее возмущала спокойствие, которое было для него так необходимо.
Принимая все это в соображение, Людовик XV в глубине своего сердца, по всей вероятности, не был недоволен, что освободился от своей фаворитки.
К несчастью, смерть водворилась при дворе Франции и не скоро хотела из него удалиться; ей нужны были многие и знаменитейшие жертвы.
С конца 1760 года дофин замечал, что здоровье его изменяется; часто людям из ближайшего окружения, каковы были Ришелье, де Мюй, де ла Вогюйон, он говорил, что предчувствует свою кончину. Иностранцам же и прочим придворным особам он объяснял причину своего расслабления и бледности лица простудой, которую почувствовал во время путешествия в Компьен, вследствие чего он будто бы получил боль в груди, от которой страдал все более и более; но друзьям своим, людям, ему преданным, тем, жизнь которых была в соприкосновении с его жизнью, он откровенно признавался, что считает себя отравленным медленным ядом.
К началу декабря он почувствовал себя хуже и однажды, проведя нехорошо ночь, послал за своим лейб-медиком. Несколько усердных друзей окружили принца.
Первым делом призванного лейб-медика было пощупать пульс больного. Признаки болезни были важны, потому что лейб-медик вдруг побледнел, как бы от испуга.
Принц заметил его беспокойство и, взяв его за руку, тихо сказал ему:
– Любезный ла Брэйль, не будем никого пугать. И он действительно увел медика в соседнюю комнату, чтоб скрыть, сколько это было возможно, от окружающих опасность того положения, в котором он находился.
С этого времени дофин не имел более надежды, и окружавшие его должны были приготовиться к его смерти.
Дофин имел первой своей женой молодую принцессу испанскую, истинную севильскую розу, образ которой он долго носил еще в своем сердце, несмотря на то что вступил после смерти ее во второй брак.
По этому второму браку дофин получил в супруги вместо брюнетки Марии-Терезии блондинку – принцессу Саксонскую, и нужны были вся любовь, вся кротость, вся привязанность сей последней, чтоб занять в сердце принца место первой его супруги.
Только в то время, когда уже смерть грозила ему, принц мог отдать справедливость этому ангелу, которого Бог послал ему и который не оставлял его ни днем ни ночью; она постоянно стояла склоня голову у его постели, и свежее ее дыхание смешивалось с лихорадочным дыханием больного; устранив всякую помощь посторонних, она сделалась верной сиделкой своего мужа, который тщетно умолял ее удалиться от вредных миазмов его продолжительной и неразгаданной болезни.
Только для нее, только для некоторых особ своей фамилии дофину жаль было расстаться с жизнью. Будучи набожен с самого своего младенчества, он все дни жизни своей стремился к небу. Накануне смерти он сказал своему духовнику:
– Клянусь вам, отец мой, что если бы предоставлено было на мою волю избрать жизнь или смерть, то я бы пожертвовал тысячью жизней господствующему во мне желанию увидеть Бога и вполне познать его!
Что касается Людовика XV, то он был все тот же; никто бы не сказал, что это был наследник этой славной и прекрасной короны Франции, готовившийся умереть; но что это был какой-нибудь чужестранец, какой-нибудь союзник или какой-нибудь дальний родственник. Всевозможные заботы, всевозможное внимание были расточаемы знаменитому умирающему; но все это с глазами без слез, с холодностью на лице, без всякого сердечного участия.
