Густав Эмар - Фланкер
Опасаясь, как бы подозрения не возникли в уме проводника, он заговорил с ним:
— Брат мой много странствовал? — спросил он его.
— Который из наших воинов не странствовал? — ответил наставительно индеец. — Бледнолицые преследуют нас, как хищных зверей, и, захватывая наши земли, вынуждают нас постоянно углубляться в прерии.
— Это правда, — заметил охотник, грустно качая головой. — Где, в каких отдаленных местах можем мы спокойно зарывать кости наших отцов, уверенные, что не придут туда бледнолицые со своим плугом и не рассеют их во все стороны! Только пять наших городов не осквернены еще ими; Небесный город — один из них. Они не проникли в него потому, что не могли перейти горы и пустыни, за которыми спокойно и мирно возвышается этот город, смеясь над напрасными усилиями врагов открыть его.
— И я говорил так же, как брат мой, два дня тому назад, но сегодня этого уже не могу сказать.
— Как так? Что произошло за это короткое время, что вынудило вождя изменить мнение? — спросил заинтересованный охотник, опасаясь, однако, узнать дурное известие.
— Бледнолицые показались в окрестностях города; их видели. Их много, и они хорошо вооружены.
— Быть этого не может! Отец мой обманывается. Верно, трусы или старые бабы, испугавшиеся своей тени, распустили этот слух, — ответил охотник, почувствовавший дрожь во всем теле.
— Те, кто сообщил это известие, не трусы и не старые бабы, а известные вожди; сегодня, на большом совете, они объявили о прибытии бледнолицых, укрывшихся в лесу, деревья которого столько времени укрывали нас от проницательных глаз.
— Люди эти, как бы многочисленны они ни были, не посмеют напасть на такой сильный город, защищенный высокими стенами и охраняемый множеством храбрых воинов.
— Может быть; кто это знает? Во всяком случае, если бледнолицые не нападут на нас, то мы нападем на них: надо, чтобы ни один из них не увидел своей земли. Наша безопасность в будущем требует этого.
— Да, следует так поступить… но уверены ли вы, что вожди, о которых вы говорите и имена которых мне неизвестны, не обманывают вас, что они не предатели?
Атояк остановился и проницательно поглядел на охотника, но тот спокойно выдержал этот взгляд.
— Нет, — возразил он через минуту, — Красный Волк и Олень не предатели!
Охотник задумался на минуту, потом проговорил решительно:
— Нет, в самом деле, оба эти вождя не предатели, но они скоро сделаются ими! Из-за них беда висит над нашими головами; для удовлетворения своих страстей и жажды мщения они привлекли ее.
— Брат мой должен объясниться! — воскликнул удивленный вождь. — Слова его очень важны.
— Напрасно я произнес их, — возразил охотник с притворным смирением. — Я мирный человек, которому Ваконда дал власть исцелять больных, я, слабое деревцо, не должен думать вырвать с корнем дуб, который, падая, своей тяжестью задавит меня. Пусть простит мне брат мой, что я так необдуманно поддался негодованию.
— Нет, нет, — воскликнул вождь, с силой сжимая его руку, — это не может остаться так! Отец мой начал, он должен и кончить, открыть мне все, что знает.
— Дело вот в чем, — сказал охотник, как бы невольно повинуясь требованию индейца. — Я расскажу моему брату все, что знаю, но брат мой должен дать мне слово, что каково бы ни было его решение по выслушивании моего рассказа, он не станет вмешивать меня ни во что, имя мое не будет произнесено в этом деле и вожди, поведение которых я разоблачу, не узнают о моем пребывании в Небесном городе.
— Клянусь священным именем Ваконды и великой черепахой, что, что бы ни случилось, имя твое не будет произнесено; никто не узнает, каким образом узнал я о том, что отец мой сообщит мне. Атояк — один из первых старейшин Небесного города, если он что обещает, то для подтверждения его слов не нужно постороннего свидетельства.
— О! В таком случае я не стану молчать, — ответил охотник и принялся рассказывать длинную и очень запутанную историю, в которой правда была так ловко перепутана с вымыслом, что даже самый хитрый человек не мог бы отличить одну от другого, но из которой можно было вывести то заключение, что если белые проникли в окрестности города, то это Красный Волк и Олень привлекли их по своим следам, которые они не позаботились уничтожить и по которым безошибочно шли белые. Вся история была так ловко рассказана, что оба вождя, запутанные в ее сетях, неизбежно должны были быть обвинены в измене при самом строгом допросе.
— Я не позволяю себе делать никаких выводов, — прибавил охотник под конец, — брат мой умный вождь и опытный воин, он рассудит лучше меня; прошу его только не забыть своего обещания.
— Атояк сдержит свое слово, — ответил вождь, — пусть отец мой успокоится, но все, что я узнал, так важно, что не следует терять времени, я немедленно отправлюсь к первому вождю города.
— Может быть, оба вождя с достойным намерением подвели бледнолицых так близко к городу, — предположил охотник, — вероятно, они надеются легче овладеть ими.
— Нет, — ответил Атояк мрачно, — их намерения могут быть только гнусными. Необходимо как можно скорее расстроить их замыслы, иначе случится великое несчастье, в особенности после решения совета, поручившего Красному Волку начальство над воинами, назначенными для охраны внутренней территории города.
На счастье охотника, Олень и Красный Волк были личными врагами Атояка; ненависть к ним помешала индейцу заметить, с каким коварством охотник навел его на просьбу рассказать эту историю.
Большими шагами продолжали они свой путь и через несколько минут подошли ко Дворцу Весталок. После недолгих переговоров с воином, охранявшим входную дверь, вождь и мнимый исцелитель были допущены во внутренние покои. Старший священник поспешно встретил прибывших, ожидаемых им с большим нетерпением.
Старик подозрительно осмотрел охотника и подверг его допросу, подобному тому, какому в то же самое утро подверг его Атояк.
Ответы его, давно придуманные, понравились священнику; через несколько минут он провел его, вместе с вождем, в тайные покои дворца.
Когда они подошли ко входу в секретные комнаты, дверь в них по первому знаку священника распахнулась настежь. Они ступили в обширную пустую залу, похожую на переднюю. Священник обернулся к Атояку и приказал ему ждать в этой комнате, пока он не возвратится с доктором от пленниц.
Выше мы говорили, что вход к весталкам воспрещен всем мужчинам, исключая старшего священника. В крайнем случае еще одно лицо допускалось туда—доктор; мы знаем, что в качестве доктора к ним должен был проникнуть и Верный Прицел.
Атояк слишком хорошо знал строгие законы, чтобы позволить себе какое-либо возражение, но когда священник уже готовился удалиться, он придержал его за одежду и сказал на ухо:
