Виктор Смирнов - Приключения 1964
Так говорили. Но точно никто ничего не знал. А сам он не располагал к расспросам.
Пятеро шли через пески. До «каменных баб», если верить местным жителям, от места аварии было километров восемнадцать. Но что такое восемнадцать километров для молодых здоровых ребят, тем более когда рядом девушка, невысокая, очень симпатичная Симочка? Все юбки и кофточки ей были словно узки: молодое пышное тело распирало их.
Молодежь шагала бодро, а Симочка даже завела песню:
Ели вы когда-нибудь из колбасы
шашлык?
Попробуйте, попробуйте, проглотите
язык!
— Прекратите! — сухо оборвал Арсений Викторович. — Не на прогулке. Собьете дыхание…
Симочка подняла свои, тоненькие бровки, но петь не перестала. Принципиально. Вечно брюзжит этот Старик. «Собьете дыхание» — ишь ты! Ну, собью, так посижу, отдохну — не на марше ведь! И вообще — что он командует?! Ведь старшим назначен Кирилл.
Прошли ещё километра три. По рассказам местных жителей, уже должны были добраться до колодца. А его всё нет…
— Туземные километры, — усмехнулся Старик. — Кто их мерил?
Ему не ответили.
Прошли ещё километра четыре. Вот и колодец! Чуть не бегом кинулись к нему. Симочка первая, сорвав с лица темные очки, наклонилась над черной дырой. Пахнуло прелой гнилью. Камни густо облепила серая масса, высохшая плесень. Часть облицовки обвалилась, ворот разрушен…
— Весело! — протянула Симочка.
Кто-то из парней протяжно свистнул.
До «каменных баб» еще километров восемь. А фляги уже почти пусты. Местные жители уверяли, что на пути — древний заброшенный колодец. Там можно пополнить запас воды. И вот пожалуйста!
— Всё ясно, — закурив сигарету, сказал Старик. — Без воды, как известно, ни туды и ни сюды. Надо поворачивать…
— Поворачивать?! — вскочила Симочка. — Без результатов! Ну, знаете…
Кирилл — влюбленный в Симочку сухой, длинный, как оглобля, археолог, кандидат наук — сказал:
— Может, оно и мудро, но как-то… некрасиво. И не привыкли мы, молодежь, бросать начатое. Дойдем!
— Дойдем! — поддержали Мотя-Котя. Так всё в отряде звали двух неразлучных друзей, студентов Матвея и Константина.
— Ну, предположим, дойдем, — согласился Старик. — А обратно? Без воды…
— Ничего! — воскликнула Симочка. — Можно день и без воды. Люди по трое суток не пили.
— И вообще, — добавил Кирилл, — впятером там делать нечего. Сфотографировать «каменных баб», сделать обмеры — работа всего на час для двоих. Так что у кого нервочки — вполне могут вернуться…
Старик пристально посмотрел на него, даже шрам на щеке у Старика побелел. Хотел сказать что-то резкое, но сдержался.
И снова пятеро шагали песчаной тропой.
Впереди шли Мотя-Котя. Котя был коротышка, ниже Симочки, и это очень огорчало его. Он даже старался по возможности не стоять рядом с длинным Кириллом, чтобы не подчеркивать свою низкорослость. Был он застенчив и молчалив. Его друг Мотя шутил, что, если бы справедлива была поговорка: «Молчание — золото», Котя давно бы уже стал Рокфеллером.
Сам Мотя был тоже невысок, но в противоположность Коте весьма речист. На все упреки он усмехался: «А я и за себя и за Котю».
Был он добродушен и любил мурлыкать одну и ту же милую песенку:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла…
И сейчас Мотя-Котя шли впереди. Мотя что-то говорил, Котя изредка молча кивал.
…Когда фляги пусты, пить особенно хочется. И хотя недавно никто даже не думал о воде, теперь, когда выяснилось, что её нет, все вдруг остро ощутили жажду. С каждым километром она жгла сильней…
Но вслух о воде никто не вспоминал. Словно в той детской игре: «да» и «нет» не говорите, «черное» и «белое» не берите».
Симочка старалась отвлечься, оживленно спорила с Кириллом о концертах Имы Сумак и кинофильме «Ночи Кабирии», о том, могут ли быть здесь «каменные бабы», или это просто вымысел местных жителей. Кирилл ведь был известный «бабник». Так в шутку называли его друзья, потому что он опубликовал уже две статьи о «каменных бабах» в Сибири.
— Да, странно, — сказал Кирилл. — Обычно изваяния находятся возле рек. А тут — в песках…
Он покачал головой. Голова Кирилла походила на негатив: лицо черное, загорелое, а волосы русые, к тому же выгоревшие.
Километра через три устроили привал. Солнце жгло так яростно, так люто, что казалось, прожигало до костей.
Воткнув в песок несколько колышков, Старик укрепил брезент. Тени получилось мало. Только головы умещались, ноги и тела вылезали на солнце.
Долго лежали, подняв ноги на вещевые мешки, потом поели: консервы, галеты, сыр. Кирилл достал из кармашка рюкзака две размякшие, похожие на какое-то коричневое тесто плитки шоколада и, разделив на пять частей, предложил всем.
Старик отрицательно мотнул головой.
— Не рекомендую, — сухо сказал он. — Ещё больше захочется пить…
— Зато калории, — возразила Симочка и откусила тающий в руках вязкий уголок шоколада.
Вскоре все задремали, последним — Старик. Спал он беспокойно, вздрагивал, что-то бормотал — казалось, и во сне его мучает тревога.
Снился ему стадион, их довоенный студенческий стадион. Он бежит «пятачок» [3]. Идет впереди всех. Шаг длинный, с расслаблением. Хороший шаг. Но вдруг где-то на четвертом километре сводит ногу. Что такое?! Ведь он столько раз проходил эту дистанцию! Почему же?
А! Это мешает осколок в бедре. Но ведь осколок — это ещё до войны. Как же?
Он пытался во сне разобраться в этой неувязке, но не смог. Сопел, ворочался, встал.
Разбудил всех. Подходил к каждому и молча дергал за ногу.
Зной уже спал. Так хотелось ещё полежать в холодке. Но Старик вскинул на спину рюкзак и стоял, насупив широкие косматые брови.
Надо было идти. До «баб», судя по рассказам старожилов, ещё километров пять. Успеть бы заснять их, а темнеет в этих местах рано и как-то внезапно, стремительно.
Шли цепочкой. Старик впереди.
— Торопится, — указывая на него глазами, шепнула Симочка Кириллу. — Начитался, как в пустынях умирали от жажды…
Но отставать от Старика им, молодым, было неловко, и все удлиняли шаг. Старик, словно на веревке, тянул их за собой.
О воде никто не говорил. Симочка всё время ощущала во рту приторную сладость. То и дело облизывала она зубы и нёбо. Но язык был сухой. Сладковатый привкус шоколада не исчезал.
«А Старик-то был прав», — это ещё больше злило Симочку.
Миновали отлогий, широкий холм, своей удивительно правильной формой напоминающий шатер. Местные жители, объясняя дорогу, говорили: от этого холма до «каменных баб» километра три-четыре.
