Ольга Репьева - Необыкновенные приключения юных кубанцев
— Метрах в стах отсюда кто-то накидал на рельсы деревьев, — сообщил он обстановку товарищам. — Фрицы сбрасывают их под откос. Скоро, наверно, поедем дальше. Хотя… чтой-то не пойму… два, три, пятеро солдат и с ними начальник эшелона спешат сюда. Как бы не за нами…
Догадка подтвердилась: офицер распорядился откинуть решётку и, когда это было сделано, приказал:
— Стат! Фсем виходит нис, пистра, пистра!
Но «пистра» не получилось: Андрей распорядился «тянуть резину», и желающих добровольно оставить вагон не нашлось. Поднялся солдат, в ход пошли пинки и подзатыльники. На насыпи ребят хватали за шиворот и по двое уводили за платформу, где строили в колонну по два. Андрей вполголоса напоминал каждому становиться в свою команду и быть готовым ко всяким неожиданностям.
— Нами хочут прикрыться от партизан, — делился своими догадками. — Завал — это верняк ихняя работа… а за ним, может, еще и рельсы развинтили… ждут, пока станут ремонтировать.
Последними привели группу из четырёх человек, из них две девчонки. Ещё издали все заметили кровь на лице Лены. Андрей знал уже, что в ту злополучную ночь над нею измывался начальник эшелона. Как рассказали они Марте, в вагоне их сначала попытались «угостить» ужином. Все наотрез отказались. Тогда стали заставлять выпить шнапсу, а когда и из этого добром ничего не получилось, стали силком, каждой поотдельности, вливать из фляжки в рот, пока не напоили допьяна. Что было потом, помнили смутно, как дурной сон. Лена, по словам Марты, поклялась: если такое повторится — «выколоть гаду бельмы». Похоже, подумал Андрей, она не стала дожидаться повторения и набросилась на мучителя при первой возможности, за что и поплатилась расквашенным носом. Однако на лице офицера царапин видно не было.
Держа наготове пистолет, он скомандовал:
— Фсем шагайт перёт! Кто будет убегайт, ме будет стреляйт, как сапак!
Метрах в десяти за дрезиной один из стыков был разворочен взрывом, о мощности которого говорили растрощённая шпала, согнутый рельс и глубокая воронка. От дрезины принесли ящик с ключами и другой инструмент, и несколько солдат, прикрываемых ребячьми шеренгами, принялись развинчивать болтовые крепления. Тем временем с платформы сбросили запасные рельсы и шпалы.
Видимо, гитлеровцы и мысли не допускали, что среди ребят есть кто-либо, понимающий по-немецки, а потому говорили меж собой без опасения быть понятыми; не придавалось значения и шушуканью ребят.
Отто Марту не выдал, и она всё пыталась угадать его среди других пожилых немцев, оставленных ремонтировать железнодорожное полотно. Не этот ли, присматривающийся к девчонкам и прислушивающийся к их голосам? Пару раз он посмотрел и на нее, но недолго — видно, она не внушала доверия своей искуственной неопрятностью. А вот Андрея, пожалуй, вычислить сумел и даже догадался, что он здесь за вожака: всё время поглядывал в его сторону.
Фашисты ужасно нервничают, опасаясь, как бы не нагрянули партизаны, сообщала между тем Марта, переходя иногда на «немецкий», которому обучил её Андрей; торопятся, хотят успеть с ремонтом засветло. Начальник, поторапливая, ходил от одной группы ремонтников к другой, успокаивал: дескать, партизаны не откроют стрельбу из-за детей, а если всё-таки решатся сделать хоть один выстрел, он тут же пристрелит пару выродков и пригрозит так же поступить с остальными заложниками. Эти русские дикари ради своих зверёнышей пойдут на любые уступки — не раз, дескать, проверено на практике.
Эти его намерения заставили Андрея не на шутку встревожиться. Он напряженно искал выход из могущего создаться положения. Знать бы, что партизаны действительно где-то поблизости и ведут наблюдение, ожидая подходящего момента, можно бы и не ждать этого выстрела. Сговориться и всем разом — под обрыв и врассыпную; но могут быть убитые… А может, никаких партизан и нет: взорвали путя на всякий случай и ушли. Откуда им знать, что именно сёдни проследует товарняк да ещё и с детьми в переднем вагоне… Нет, в это тоже не верится: зачем тогда устраивать ещё и завал? Эх, стрельнули бы хоть раз, хоть в воздух — мы, мол, здесь, будьте готовы. Что ж придумать?.
— Слушай, Марта, — поделился он, не глядя, впрочем, в её сторону, предосторожностью, — нужно объявить всем, чтоб знали: как только я свистну, нехай сразу падают и скатываются с насыпи. Это будет после первого же выстрела из лесу.
— Думаешь, они где-то здесь поблизости?
— Вполне возможно. И хоть тянут резину, но какой-то план у них есть.
По цепочке в обе стороны был передан приказ: услышишь свист — падай и катись вниз.
Снятие гнутых рельсов и установка новых, закрепление их на шпалах заняло немало времени. Когда брали на болты последний стык, солнце уже висело над лесом низко. И всё это время — ни намёка на кaкoe-либо присутствие партизан. Может, ждут, пока отремонтируют?
Гитлеровцы заметно повеселели: они уверовали в отсутствие опасности. Офицер отдал команду группе прикрытия подняться наверх. Ремонтники уже складывали инструмент, когда он отправился к паровозу отдать распоряжение машинисту. Партизаны, видимо, только этого и ждали: в промежутке между дрезиной и платформой он был сражен короткой пулемётной очередью из леса.
Не мешкая Андрей сунул в рот два пальца и издал пронзительный свист. И если для гитлеровцев стрекот пулемёта стал полной неожиданностью и привёл в замешательство, то ребята сигнала для себя ждали давно — их как ветром сдуло всех до одного. Подрастерявшуюся охрану точас накрыл свинцовый ливень. Скатываясь с насыпи, ребята слышали лишь дикие крики раненых, не успевших, похоже, даже вскинуть оружие. Когда стихла стрельба, только несколько человек сидя подняли руки над головой.
Появились и сами нападавшие; детвора спешила им навстречу, многие на радостях кидались обнимать своих спасителей.
Марта, найдя среди других Андрея, поспешила к нему и тоже обвила его шею руками; следом подошла Лена.
— Мне показалось, что тот гад, которого подбили первым, — показала в сторону дрезины, — он вроде ещё живой: ворочается. Я хочу задушить его своими руками! — добавила она с недетской ненавистью в голосе.
— Вон, по-моему, идёт партизанский командир — бежим к нему, может, он разрешит, — сказал Андрей.
Заметив бегущих, мужчина остановился, поджидая. Пожилой, судя по бороде с проседью, буденновские усы; одет в гражданское, но подпоясан кожаным армейским ремнем с портупеей, на груди — бинокль. Это и позволило предположить в нём начальство.
— Товарищ командир, — обратился к нему Андрей, — вон тот фриц, которого подстрелили первым, он ещё живой.
