Алексей Сережкин - Ученик
К вечеру он не проснулся, оставаясь все в той же полудреме, переживая вновь и вновь обрывки видений и нечетких картинок, которые он давно отчаялся связать воедино.
Он не слышал, как с работы пришли родители и что-то тихо обсуждали, как мама вошла в его комнату, потрогала ему лоб и тихо вышла, плотно притворив за собой дверь.
Утром он попытался встать с кровати, но не смог. Бабушка сообщила, что его решили оставить дома и, несмотря на слабые протесты, покормила его завтраком. Все, на что он был способен, это полусидеть, полулежать, саркастично вспоминая эту же позу в школьном дворе, около скамейки.
Случилось это на самом деле или он все это придумал?
Его знобило и трясло, у него был жар и закутавшись в одеяло, он опять провалился куда-то. И в его видениях что-то удивительно ласковое и нежное вновь гладило его по лицу.
Много раз в прошлом к нему приходило ощущение, что он физически не может заставить себя пойти в школу, которую ненавидел. Он имитировал больной вид, выпрашивал градусник и старался нагреть его на батарее до 37.5 градусов, каждую секунду опасаясь, что кто-то войдет в комнату. Когда батареи не топили, ему приходилось пользоваться настольной лампой, но с ней постоянно что-то шло не так, ртуть после некоторой паузы взлетала до самой верхней отметки и он, торопясь и боясь быть застигнутым за этим занятием, стряхивал ее и частенько очередным энергичным движением градусника полностью уничтожал плоды нагревания. И потом виновато стоял, отводя глаза в сторону, когда мама скептически изучала результаты его трудов.
И вот сейчас к нему пришло ощущение, что этого чувства ненависти к школе больше нет. Оно ушло куда-то и несмотря на все, что ему пришлось пережить, он больше не боялся. Призраки контрольных работ по математике перестали мучить его, мысли о том, как его потащат на школьный двор вызвали у него улыбку. Недавние переживания казались ему смешными и детскими, принадлежащими какой-то другой жизни.
Даже мысль об оставленном в классе портфеле абсолютно не волновала его, он и думать уже о нем забыл, ощупывая периодически свой бок, осторожно прислушиваясь к угасающей боли.
Бабушка зашла в комнату и, удивленно подняв брови, сказала:
— А я и не заметила, что ты пришел без портфеля. Вот, посмотри, тебе его принесли, — и она бережно поставила портфель около кровати.
От удивления он привстал, недоверчиво глядя на портфель, будто опасаясь, что он ему мерещится. Он и в мыслях не мог предположить, что кто-то потащится приносить ему портфель после уроков. Да и в каком виде он должен мог быть после двух дней в школе, абсолютно без присмотра?
— А кто принес, бабуль? — спросил он почему — то со страхом и с какой-то неясной надеждой. Мальчик маленький, первоклассник?
— Уж и не знаю. Позвонили в дверь, открываю — и вот он стоит, портфель. И никого не было. Просто принесли и ушли.
Кряхтя, он придвинул к себе портфель и придирчиво изучил его снаружи. Вопреки предположениям, портфель не был испачкан. Он не обнаружил не грязи, ни отпечатков подошв и иных признаков того, что кто-то отыгрался на нем в его отсутствие.
С замиранием в душе он открыл замок и заглянул внутрь.
На первый взгляд все было в порядке, засохших чернил не наблюдалось, обложки учебников и тетрадок выглядели как обычно. Он задумчиво перелистал дневник, пестревший такими неважными сейчас пятерками, и отложил его в сторону.
Зачем-то он стал перелистывать тетрадки и вдруг, когда он бегло пролистнул очередную, удерживая большим пальцем страницы, что-то мелькнуло и привлекло его внимание.
Он открыл тетрадь и на последней странице к своему изумлению обнаружил карандашный набросок. Это был абсолютно детский рисунок, нарисованный карандашом легкими штрихами.
На рисунке была девочка. Улыбающаяся девочка со смешными кудряшками.
Он легко мог бы вернуть тетрадке первозданный вид с помощью резинки, но вместо этого он решительно вырвал страницу из тетради, ничуть не волнуясь, что первый лист неизбежно вывалится и, кряхтя вылезши из кровати и проковыляв к стене, аккуратно приколол страничку к обоям с помощью кнопок, совсем рядом с изрядно потрепанной подшивкой газет.
Придирчиво изучив результат, он еще раз посмотрел на рисунок и улыбнулся.
Проведя ладонью по подшивке, он задумался и некоторое время постоял рядом, хотя стоять ему было еще сложно.
Во сне он улыбался.
Глава 30
Он отлеживался.
Боль в боку потихоньку отступала и только иногда отдавалась тупым всплеском, стоило ему во сне неловко повернуться.
Пролистав медицинский справочник, нашедшийся среди книг, он узнал, что при переломах ребер не накладывают гипс, и даже не будучи уверенным в том, есть ли у него перелом или нет, абсолютно успокоился.
На какой-то шаткий промежуток времени он вернулся в прошлое, к своему извечному домоседству. Он перестал выглядывать во двор и целыми днями валялся на диване, перечитывая книги. Вспоминать о том, что целое лето у него пролежал непрочитанным томик сочинений Дюма, было смешно.
Как и раньше, дома опять не осталось непрочтенных книг, но это мало его волновало. Читая и перечитывая привычные страницы, он не растворялся в чтении как раньше, забывая обо всем, о ходе времени и о наступлении вечера.
Его мысли где-то витали и напечатанные буквы и слова складывались в предложения только где-то на периферии сознания.
Периодически откладывая книгу в сторону, он ковылял к турнику и решительно подпрыгнув, висел насколько хватало сил. Висел подолгу, периодически делая попытки подтянуться, прислушиваясь к ощущениям в боку, и соскакивал только тогда, когда пальцы разжимались и он скорее плавно соскальзывал со своей потемневшей уже клюшки, нежели спрыгивал с нее.
Уже на второй день он возобновил свои тренировки с подшивкой, сначала морщась от боли и стараясь выбрать наиболее удобное положение для своей боевой стойки, но скоро тупая боль стала привычной и не отвлекала, он растворялся в ней и, привычно молотя в стену, абстрагировался от всего. Он часто стал бить с закрытыми глазами, открывать их уже было и не нужно, все то, что он мог увидеть, прочно впечаталось и врезалось в его память. Какое-то неизвестное ему ранее чувство дистанции позволяло бить на автомате, не думая о технике удара, о положении корпуса, о том, каким образом сжимать кулаки. Как и во время чтения, его мысли витали где-то, но он не старался сосредоточиться на них, скорее он сам сознательно не позволял им оформиться во что-то конкретное.
Несколько раз, ведомый этими неосознанными мыслями, как бы невзначай интересовался у бабушки, не звонил ли ему кто-нибудь, не интересовался ли тем, как у него дела, но она привычно отвечала, что никто не звонил и не заходил, только классная руководительница позвонила в первый день его отсутствия и поинтересовалась, не заболел ли он и, удовлетворившись ответом, не перезванивала больше.
