Андрей Валентинов - Страж раны
Тип в маске еще раз щелкнул пальцами. Мордатый парень, до этого жавшийся где-то в углу, взял с пола ведро воды и облил Косухина с головы до ног, после чего принялся опутывать его тонкими проводками.
— Это для верности, — пояснил Анубис. — Физику в школе учил, Косухин?
Степа молчал, помня старое правило подпольщика, которому учили его, и которому он учил других. На допросе нельзя говорить ни о чем. Даже о том, чему учился в школе. Первый же ответ станет соблазном для второго, уже не столь невинного. И остановиться будет трудно…
— Сейчас через тебя будут пропускать электроток, — продолжал Анубис. — Умереть ты не умрешь, но больно будет до невозможности. Вода — прекрасный проводник тока. Знаешь, что такое проводник, Косухин?
Степа закрыл глаза. О пытках током он слыхал — среди повстанцев рассказывали и не такое. Вначале не верилось — Степа привык воспринимать электричество, как явление чисто прогрессивное, необходимое для освещения улиц и домов будущего Города Солнца, который им всем предстоит построить…
— Итак, запомни, Косухин. Правильный ответ — тока не будет. Неправильный — пожалеешь. И учти, ты умрешь не скоро. Сердце у тебя здоровое, мы проверяли… Готов?
«Молчать, — приказал себе Косухин. — Вот теперь — молчать».
— Язык прикусил? Итак: фамилия, имя, отчество…
Степа приоткрыл глаза. Анубис стоял рядом, щелкая хлыстом по носку до блеска начищенного сапога. Мордатый уселся за столик в углу и склонился над листом бумаги, готовясь записывать.
— Оглох, что ли? Фамилия, имя, отчество?
Степа молчал. Конечно, можно было ответить на этот чисто протокольный вопрос, как и на многие другие, пытаясь выиграть время. Можно попытаться сплести историю — внешне правдивую, которая заставит Анубиса прервать допрос, чтобы проверить его показания — а это выигранные минуты или даже часы. Но Косухин, несмотря на свои двадцать два года, уже знал многое. Знал и то, что эти спасительные на первый взгляд увертки ведут всегда к одному — человек в конце концов начинает говорить правду. Молчать все же лучше. Хотя и страшнее.
Первый удар тока показался оглушительным. Боль пронизала все тело от пальцев вытянутых рук до пяток. Дыхание перехватило, сердце на миг перестало биться.
— Повторяю: фамилия, имя, отчество…
«Молчать!» — вновь приказал себе Степа, и тут новый удар обрушился на него, он чуть было не застонал, но сдержался и закусил губу. Стонать тоже нельзя. Особенно в самом начале, когда еще есть силы…
…Он не терял сознания. После нескольких ударов, когда перед глазами уже плыло оранжевое марево, кто-то, очевидно все тот же мордатый, вновь облил Степу водой, и сознание немного прояснилось. По подбородку текла кровь — когда он успел прокусить губу, Косухин уже не помнил. Глаз он не открывал — так было легче.
— Чего молчишь, дурак? — в голосе Анубиса звенела насмешка, но Степе показалось, что тон стал менее уверенным. — Косухин, Степан Иванович, 1897 года рождения, из крестьян — трудно повторить? Итак, фамилия?
«Молчать!..» — повторил Степа, и вдруг сообразил, у кого лицо покрыто шерстью, а на руках приходится носить перчатки, чтобы скрыть когти. Правда, у Анубиса ни рогов, ни хвоста не имелось. Обыкновенный гад, вроде тех, что пытали его друзей в колчаковской контрразведке. Корчит из себя!… Анубис, чердынь-калуга!
Опять боль — и все мысли исчезли. В глазах стало черно, и на мгновение показалось, что он теряет сознание. Это было спасением — хотя бы на время. Анубис, казалось, понял его:
— Не надейся, Косухин. От тока сознания не теряют. Будешь мучиться, пока не изжаришься. Ну что, поговорим?
— Молчать… — Степа уже не понимал, что говорит вслух, — молчать…
Что-то слегка задело по лицу — боли он не почувствовал, вернее, эта боль не шла ни в какое сравнение с той, настоящей. Лишь потом Косухин сообразил — палач в маске ударил его хлыстом. Еще удар, в глазах вспыхнул желтый огонь, и Степа с какой-то неведомой ясностью почувствовал — следующего удара сердце не выдержит. Но цепи внезапно ослабли. Косухин рухнул на пол, и на него вновь плеснули ведро воды.
— Дурак… — услышал он медленно-скучающий голос Анубиса. — Все равно заговоришь, сволочь…
Косухин, услыхав стон, удивился, затем понял — стонет он сам. Терять контроль было нельзя, и Степа постарался собрать остаток сил. Все-таки у них сорвалось! Каждая минута — выигрыш для Наташи и для белого гада, который получит свой пропуск к зеленому морю. Проще, конечно, умереть — сразу, чтобы не испытывать дальнейшего. Но даже сейчас умирать Косухину не хотелось. Он вдруг почему-то поверил, что все-таки выкрутится.
— А может, просто спятил?
— Если б спятил — пел птичкой!
— Но вы же обещали?
— Хотите сами попробовать?
Голоса доносились, как сквозь вату, но Степа узнал того, кто говорил с Анубисом. Гольдин… Пришел полюбоваться, упырь!… Между тем, секретарь ЦК гнул свое:
— Я всегда говорил, что не в восторге от ваших методов…
— Прикажете поить его чаем с лимоном?
— Нет. Но если он умрет, мы ничего не узнаем…
Степа насторожился. То, что сказал Гольдин, в общем, понятно, но Косухин все время помнил о Венцлаве и его полночных допросах. Мелькнула надежда — эти такого не умеют! Как бы подтверждая его слова, Гольдин негромко бросил:
— Сам не захотел. Поручил нам, а мы… Вот, кстати, ответ из Иркутска…
— Вот как? — в голосе Анубиса сквозило явное удивление. — Не понимаю…
— А вы и не должны понимать. Зовите Гонжабова. Если что — рискнем попробовать его способ…
— Ради этого мальчишки?
Гольдин не ответил, и через секунду хлопнула дверь. Косухин чуть приоткрыл глаза. Анубис был в комнате один. Он стоял у столика, где белели листы не написанного протокола, и читал какую-то бумагу. Момент был удачный. Будь у Степы немного сил, он бы рискнул — несмотря на цепи — достать Анубиса. Но каждый мускул, каждая клетка тела были заполнены болью. Оставалось одно — думать, тем более, голова вновь стала ясной, и мысли отливались, одна за другой — четкие и логичные.
«Сам», который «не захотел», поручив палаческую работенку этим гадам — вероятно, тот самый сладкоголосый любитель политбесед. Гонжабов — что-то неизвестное и, похоже, не лучше Анубиса. А вот из Иркутска, видать, подал весточку товарищ Чудов. Интересно, что там могло быть такого удивительного? Заступается, что ли? Мысль показалось почему-то забавной. Сюда бы Прова Самсоновича — вот бы мужик скис!
— А ты большой человек, Косухин! — хмыкнул Анубис — Слава Волков за тебя заступается. Советует не превращать в марионетку. Чем ты его очаровал?
