Густав Эмар - Следопыт
Вдруг он порывисто поднялся с места и стал ходить взад и вперед по комнате.
— Нет, право, я, кажется, схожу с ума! — вымолвил он, проводя рукой по лбу. — Я брежу!.. Нет, это невозможно! Надо лечь и заснуть скорее.
И он поспешно подошел к кровати, но тотчас же изменил намерение и, подойдя к окну, распахнул его настежь. В этой же комнате, в дальнем углу, на своих сенниках спали Лукас Мендес и Пепе, завернувшись в свои сарапе. Эту привычку спать в комнате своего господина они усвоили себе во время его болезни, а потом так и осталось все без изменений.
Порывистые движения дона Торрибио разбудили его верных слуг, которые осведомились тотчас же, не требуется ли что их господину.
Молодой человек отвечал отрицательно и, высунувшись по пояс за перила маленького балкончика под окном, стал жадно вдыхать свежий ночной воздух. В продолжение нескольких минут он прислушивался к шелесту ветра в ветвях деревьев, к неуловимым, неясным звукам ночной тишины, и затем, мало-помалу, мысли его снова возвращались все к тому же предмету, и он снова начинал уноситься в даль прошедшего, бессознательно сплетая все слышанное с воспоминаниями своей жизни; вдруг ему показалось, что кто-то осторожно ходит у него за спиной; повернув голову, он небрежно взглянул назад через плечо.
— А, это вы, Лукас Мендес! — сказал он. — Что вам нужно?
— Прежде всего я хотел спросить вашу милость, здоровы ли вы, и затем обратиться к вам с просьбой.
— Я здоров, друг мой, немного взволнован только — нервы слегка возбуждены, но это ничего, пустяки, к утру все пройдет. Но говорите, какая у вас просьба.
— То, о чем я собираюсь просить вашу милость, может показаться вам так странно, что я очень прошу, умоляю вашу милость выслушать меня до конца.
— Прекрасно, говорите, я обещаю вам, что не стану вас прерывать.
— Я желал бы знать, ваша милость, довольны вы были моей службой, и считаете ли вы меня человеком, который предан вам всей душой.
— Мне положительно не в чем упрекнуть вас, Лукас Мендес, — ласково ответил молодой человек, — и я имел за это время не один случай убедиться в том, что вы действительно преданы мне; еще на днях я говорил дону Порфирио, что ручаюсь за вас, как за самого себя.
— Благодарю вас, ваша милость, и надеюсь, что в скором времени буду иметь случай еще раз доказать вам самым несомненным образом мою преданность.
— Я верю, что вы воспользуетесь для того каждым удобным случаем; но говорите, в чем ваша просьба.
— Я прошу вашу милость разрешить мне немедленно оставить службу у вас и определиться на службу к другому лицу.
— Хм! — пробормотал дон Торрибио, удивленно глядя на старика и полагая, что он не совсем расслышал его слова.
Лукас Мендес еще раз повторил свою просьбу ровным, спокойным голосом, сопровождая ее низким, почтительным поклоном.
— Что? Что это может значить? Так это та безграничная преданность, которой вы только что похвалялись? — с негодованием воскликнул молодой человек.
— Я умоляю вас, ваша милость, выслушать меня до конца! — спокойно продолжал Лукас Мендес.
— К чему? Что вы можете еще добавить в оправдание вашего странного поведения? — воскликнул дон Торрибио с возрастающим гневом. — Я не хочу ничего более слышать. Уйдите, уйдите сейчас же, вы мне более не слуга — идите, говорю вам, я вас не знаю…
И он повернулся к нему спиной и снова стал глядеть в окно.
Старик не шевелился, стоя как вкопанный, скрестив на груди руки, молча и покорно.
Спустя минуту молодой человек обернулся и увидел его; брови его нахмурились, глаза потемнели, и сам он слегка побледнел.
— Как! — воскликнул он. — Вы еще здесь! Кто же вас держит, разве вы не слыхали, что я приказал вам уйти сейчас же! А, понимаю, быть может, вам следует получить с меня сколько-нибудь денег, вот берите и уходите! — сказал он, доставая кошелек.
— Ну, теперь мы, кажется, в расчете — уходите! Я вас не знаю больше!
Кошелек грузно упал к ногам Лукаса Мендеса, но тот не наклонился, чтобы поднять его; он только побледнел, как мертвец, и две крупные слезы медленно покатились по его щекам.
— Ваша милость, — сказал надорванным голосом старик, — я не уйду до тех пор, пока вы не позволите мне, как обещали, объяснить вам мое поведение, по-видимому, не похвальное после всех тех благодеяний, которые вы оказали мне.
Дон Торрибио понял, что Лукас Мендес недаром так настаивает, и что, вероятно, он имеет сказать ему нечто особо важное. Он устремил на старика свой проницательный, ясный взгляд и сказал отрывисто и резко:
— Ну, хорошо, говорите, я слушаю!
И, отойдя от окна, молодой человек откинулся на бутаку и устремил свой вопросительный взгляд на старика.
— Я не забыл ваших благодеяний, ваша милость, и поклялся в душе посвятить вам всецело жалкий остаток дней моих. Вы знаете, ваша милость, что я ношу в душе своей тайну, о которой я уже говорил вам; вы были так великодушны, ваша милость, что позволяли мне пользоваться почти полной свободой на службе у вас, и это дало мне возможность
разузнать очень многое, весьма важное и для меня, и для вас, благодаря чему я надеюсь вскоре иметь возможность оказать вам немаловажную услугу и доказать мою глубокую преданность. Во время вашей тяжкой болезни, в минуты лихорадочного бреда, вы открыли мне цель вашего пребывания в этой стране, словом, ту миссию, которую возложило на вас мексиканское правительство. С тех пор я знаю, что вы и я, мы оба преследуем одну и ту же цель. Конечно, я не могу мечтать об уничтожении этого возмутительного объединения платеадос, — это задача мне не по силам, — но глава этой ужасной шайки, организатор ее, этот человек без совести и чести, именно то лицо, к которому я питаю непримиримую ненависть и вражду и дал клятву отомстить ему за себя и наказать его за злодеяния, хотя бы это должно было мне стоить жизни. И ради этого я бесповоротно переносил все муки и страдания, ради этого я жил и живу, чтобы наконец насладиться моей справедливой и страшной местью. И вот, когда я вдруг узнал, что вы и я — оба имеем одну и ту же цель, я поклялся содействовать вам всеми силами, всеми зависящими от меня средствами. Я стал подводить тайные мины под вашего и моего врага, и старания мои увенчались самым блистательным успехом. Дон Мануэль де Линарес сделал мне некоторые предложения; он уже до того несколько раз имел со мной тайные переговоры, и несколько часов тому назад мы с ним заключили договор, согласно которому я должен оставить службу при вас и поступить к нему, cловом, я буду изменять вам в его пользу, я останусь вашим слугой только для вида, став преданным шпионом и соглядатаем дона Мануэля. Мои отсутствия вследствие этого должны сделаться более частыми и продолжительными; словом, я изменяю вам, чтобы быть для вас более полезным и верным слугой, и это я хотел и должен был сказать вам. Но я не только из желания отомстить за вас и за себя согласился принять на себя эту постыдную и вместе страшно рискованную роль: у меня есть на то еще одна священная обязанность в этом деле: при доне Мануэле де Линаресе живет чистое, светлое создание, девушка, почти еще дитя…
