Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — монарх
— Альбрехта и Норберта ко мне, — сказал я.
Он исчез моментально, без поклона, это я тоже запретил во имя эффективности и экономии времени.
Когда Норберт появился в кабинете, я чуть подождал, слыша быстрые шаги взбегающего по лестнице Альбрехта, а когда он влетел в комнату, сказал без предисловий:
— Граф, хотя это и не канцлерово дело, но все же первостепенной государственной важности, потому оно ваше. Тщательно отберите лучших из лучших воинов, расположенных сейчас в Сен-Мари.
— Рыцарей?
— Лучших из лучших, — повторил я сердито, — мне их сила и отвага нужны, а не титулы. И беззаветная, как говорят, а вообще-то сумасшедшая храбрость!
Он понизил голос:
— Для войны с Маркусом?
— А то!
— Я так и подумал, — сказал он и зябко передернул плечами. — Так бы и сказали, набрать сумасшедших.
— Мы не знаем, — сердито пояснил я, — что это вообще за такое!.. Может, в небе вообще гигантская медуза вот так повиснет и начнет всех хватать щупальцами… Людей нужно подобрать абсолютно готовых победить или умереть. Отступать нельзя — все равно смерть.
Норберт заметил ровным голосом:
— Такие отряды нужно создать не только здесь.
— Разумеется, — отрезал я. — Из всех королевств уже идут к месту сбора лучшие из лучших. Нужно только перехватывать и указывать, где именно собираемся.
Альбрехт помолчал, лицо его побледнело. Я посмотрел на Норберта, тот как обычно суров и мрачен, но теперь еще и бледный, как смерть.
— Что, страшновато?
Альбрехт проговорил бледным голосом:
— Если учесть, что это будет битва с самим Господом… то да, войско потребуется еще то. И не только войско потребуется.
— Не с самим Господом, — огрызнулся я, — а с тем, что Он послал на землю! Если, конечно, послал Он, а не.
— А точно не Он?
— Да какая разница?
Он вздохнул.
— Немалая. В общем, с Орденом Марешаля ссориться нельзя.
— Нельзя, — признал я нехотя. — Рыцари Ордена пойдут хоть на дьявола, хоть на Господа Бога, если будут чувствовать себя правыми. И ни один не отступит… Кстати, ящики с моими сокровищами перетащили?
Норберт кивнул.
— Да, сейчас под охраной.
— Несите сюда, — распорядился я. — Теперь я сам буду охранять… до поры до времени.
Альбрехт спросил заинтересованно:
— До какой поры?
— До Маркуса, — ответил я. — Я себе оставлю только меч, а вы разберете все остальное. Вдруг что-то да сработает лучше других. В общем, перетаскайте сюда… можно не лично, но под надзором, а там вскроете ящики и развесите вот на этой стене в художественном беспорядке.
Норберт сказал недовольно:
— А можно, в порядке? А то беспорядок не очень люблю. И всякие там художества.
— А я вовсе не выношу, — признался Альбрехт.
Я махнул рукой.
— Ладно, вешайте как хотите. Нет у вас художественного чутья и чувства прекрасного.
— Абсолютно, — подтвердил Альбрехт с готовностью.
Они молча и довольно быстро отодрали крышки с ящиков, я не особо и приколачивал, укрывая только от посторонних взглядов. Норберт взглянул, но смолчал, Альбрехт сказал невольно:
— Красота какая… Особенно когда вот так в куче.
— Да где там красота, — спросил я с досадой. — Голая функциональность. Все орудия убийства, ничего для поэзии.
Он покачал головой.
— Нет, все же красота… хотя, конечно, мрачноватая. И зловещая. А какими должны быть мечи?.. Сэр Норберт?
Тот вздохнул.
— Ну да, конечно. Мечи и должны выглядеть страшновато. Самый лучший меч тот, который достаточно показать противнику, и самый отважный воткнет свой в землю.
Глава 11
Я быстро зыркнул в его сторону. Похоже, старый воин уже готов заканчивать эпопею воинских подвигов и переходить к мирной жизни. Это хорошо, такие люди воюют очень рационально, берегут своих людей, безрассудную отвагу сами не выказывают и других от нее удерживают.
Ларцы и шкатулки я перенес сам, к таким работам не стоит привлекать простых воинов, а Норберт с Альбрехтом с явным удовольствием развесили мечи, топоры, кинжалы, а затем и щиты на оставшиеся места.
— Знаете, граф, — сказал я, — уж я-то знаю, почему вы увильнули от тяжелой работы канцлера не только Сакранта, но даже Великой Улагорнии…
Он сказал с живейшей заинтересованностью:
— Ну-ну?
— Увидели кусок пожирнее, — сказал я со злорадством.
— И где же?
Я топнул ногой.
— Здесь. Вот в этом самом месте. Но вы ошиблись, граф!.. В Сен-Мари работы намного и даже весьма. Хотя бы в том, что все придется с нуля, а не как вы надеялись.
Он вскинул брови.
— С нуля? Это не так уж и мало. Я вообще-то знал одного, у него ничего не было, а еще и должен… Вот то да, а нуль — это уже хорошо. Значит, закладываем основы здания Содружества Свободных и Демократических… может быть, отбросим хотя бы это последнее слово?
— Можно, — согласился я. — Слишком длинное.
— Свободных королевств, — повторил он и саркастически ухмыльнулся, — ну да, свободных… А вы сами представляете себе, что это за… надстройка?
— Не весьма, — признался я. — Что-то такое… ну… координирующее…
— С единым управлением? — уточнил он.
— Разумеется, — ответил я, но, уловив его ухмылочку, сказал сердито: — Только в случае острой необходимости!.. Понятно же, что когда люди свободны, то сами жилы рвут, стараются, а из-под палки какая работа? Потому мы всячески должны подчеркивать свободу и поддерживать ее во всех нужных нам проявлениях.
— Во всех?
Я сказал зло:
— Вам уши заложило, граф? Я же сказал, во всех проявлениях, нужных нам!
— А-а..
Я сказал еще сердитее:
— За исключением попыток выйти из Союза или как-то обособиться. У нас должно быть общее экономическое и правовое пространство, общий закон и права, хоть и крохотные, простого трудящего люда.
— И армия, — подсказал Норберт.
Я зыркнул свирепо.
— Разумеется, но о ней нужно упоминать пореже, а то и вообще… подвести под графу секретности. И вообще, вы двое работать пришли? Или языком почесать? Так идите и работайте, работайте, работайте!
Альбрехт с удовольствием потер руки.
— Да тут незаметно подошло время обеда…
— Сколько можно жрать, — сказал я сердито. — Вы как мой Бобик!
— Обожаю эту собачку, — сказал он.
Ухмыляясь, они вышли, тут же в кабинет вдвинулся сэр Жерар, произнес бесстрастно:
— Ваше Величество! Граф Фортескью по вашему вызову.
Граф вошел быстрыми шагами, поклонился, непривычно поджарый, но не худой, а я видел его и сытеньким розовым кабанчиком, и худым, как гвоздь, узником тюрьмы Кейдана, а сейчас он с двумя шрамами на щеке выглядит бывалым воином, хотя, как помню, в боях никогда не участвовал.
