Густав Эмар - Лесник
Из вышесказанного видно, что никогда флибустьерская экспедиция не соединяла более громких имен. В ней участвовали самые знаменитые Береговые братья.
В глубине большой залы гостиницы были установлены широкие подмостки. На этом возвышении, покрытом ковром, стояли кресла для губернатора и главных предводителей экспедиции. По обе стороны от подмостков стояли два стола, за которыми сидели секретари и вели запись добровольцев.
Двери и окна гостиницы были отворены, так что толпа, которая теснилась вокруг дома и, разумеется, не могла попасть внутрь, тем не менее видела все, что происходит.
Монбар, д'Ожерон, Морган и прочие флибустьеры поместились на возвышении.
Пробило двенадцать.
Секретари громко стукнули два раза рукояткой кинжала о стол.
Вдруг огромная толпа народа, которая беспорядочно двигалась во всех направлениях с ревом и стоном и волновалась со странным глухим ропотом, замерла в неподвижности, точно волны разъяренного моря, в одно мгновение скованные всесильным словом разгневанного Нептуна.
Воцарилась мертвая тишина.
Монбар встал, любезно раскланялся и произнес длинную речь.
Повторять ее здесь нет необходимости, заметим только, что она затронула самые живые интересы авантюристов и сильно воодушевила их.
Потом были зачитаны общий договор и решение военного совета относительно выбора предводителей.
— Нет ли у кого-нибудь возражений против общего договора? — спросил Монбар.
— Нет, нет! — загудела толпа.
— Вы согласны подписать его?
— Согласны, согласны! — вскричали в один голос флибустьеры.
— Клянетесь вы подчиняться ему?
— Клянемся! Да здравствует Монбар! Да здравствует Морган!
— Хорошо! Одобряете ли вы назначения военного совета?
— Одобряем!
— Признаете вы командирами тех, кого избрал совет?
— Признаем!
— Клянетесь повиноваться им во всем, что они прикажут, исходя из интересов экспедиции?
— Клянемся, клянемся!
— Извините, адмирал, — почтительно обратился к Монбару один из флибустьеров, выступив вперед, — могу ли я задать вам вопрос?
— Говори, брат, ты имеешь полное право спрашивать меня: пока договор тобой еще не подписан, мы с тобой равны.
— Вы не открыли нам цели экспедиции.
— Цель эта не может и не должна быть открыта здесь: испанцы подсылают к нам такое множество шпионов, что выдать наши намерения означало бы предупредить их заблаговременно.
— Понимаю, — сказал флибустьер, утвердительно кивнув головой.
— Одно только я могу вам открыть, братья, — продолжал Монбар, — после победы беднейший из вас будет чуть ли не миллионером! Довольно вам этого, братья?
— Вполне! Да здравствует Монбар! — грянула толпа.
— А ты, брат, желаешь еще сказать что-нибудь?
— Желаю извиниться, адмирал, что осмелился задать вам глупый вопрос, и поблагодарить за то, что вы удостоили меня ответом.
Флибустьер почтительно поклонился и отступил назад.
— Не желает ли кто заявить еще что-нибудь? — спросил Монбар.
Все молчали.
— Желающие могут начинать записываться, — заключил Монбар, и толпа вереницей потянулась к столам.
Целых три дня являлись желающие участвовать в экспедиции.
Монбар не ошибся, сказав д'Ожерону, что людей будет больше чем достаточно.
Когда через пять дней после начала вербовки в Пор-де-Пе доставили списки добровольцев, оказалось, что даже при самом тщательном отборе лишних остается около полутора тысяч человек, поскольку не было абсолютно никакого повода отказать им.
Когда эти списки были представлены д'Ожерону, он не мог поверить: восемь тысяч человек, завербованных за пять дней, то есть треть населения — это казалось ему просто фантастикой, а между тем это даже не было вербовкой в строгом смысле этого слова, так как все желающие явились добровольно, по собственному побуждению, и если бы уполномоченные, которым были даны очень строгие инструкции, не отбирали людей с особой тщательностью, число их легко дошло бы до огромной цифры в двенадцать тысяч, а все отстраненные были в прекрасной форме, знакомы с военным делом и отлично подходили к службе.
— Что вы теперь скажете? — спросил у губернатора Монбар со своей приятной улыбкой, всегда, однако, немного насмешливой.
— Что тут говорить! — ответил губернатор, совсем оторопев от такого неожиданного результата. — Просто не верится! Пусть мне скажут после этого, — прибавил он, улыбнувшись, — что мои колонисты — преимущественно земледельцы, как бы не так! Ей-Богу, я сумею ответить на такие речи! Вот и доказательство налицо. Согласитесь, Монбар, что престранная у нас земледельческая колония.
— Кто знает! Дайте испариться лишнему жару и, быть может, лет через двадцать мы так же будем ненавидеть войну, как любим ее теперь.
— Увы, любезный Монбар, — возразил губернатор с комическим отчаянием, — я жду этого отрадного явления больше всего на свете, но надеяться не дерзаю — во всяком случае, мы с вами его вряд ли застанем.
— Говоря по совести, любезный господин д'Ожерон, я со своей стороны вовсе не жажду этого.
— Понятно, — сказал губернатор со вздохом, от которого пошла бы в ход ветряная мельница, — вы рубака, тогда как я…
Монбар захохотал. На этом разговор и закончился.
Эти два человека, оба одаренные светлым умом, уважали и любили друг друга, но шли по дороге в диаметрально противоположных направлениях, в определенных вопросах им было невозможно прийти к согласию, и они открыто отказались от попыток переубедить один другого.
Тем временем Пор-де-Пе быстро пополнялся судами. Из Леогана и Пор-Марго один за другим приходили корабли, так что прошла едва неделя после начала вербовки, а весь флибустьерский флот уже соединился в Пор-де-Пе.
Рейд представлял собой поразительное и живописное зрелище.
В городе царило небывалое оживление.
На корабли перевозили провизию, пресную воду и боеприпасы, многочисленные лодки и баркасы то и дело сновали по рейду вдоль и поперек.
Монбар поспевал везде, все видел и за всем наблюдал.
Когда флот оказался в полной готовности, Монбар устроил ему смотр.
Командиры заранее отправились на свои суда, и все экипажи находились в полном составе.
Войско состояло из восьми тысяч пятисот человек, вместо семи тысяч, на которые рассчитывали. Таким образом, десантное войско было на тысячу пятьсот человек больше, чем предполагалось, потому что число людей, изначально определенное Монбаром для охраны кораблей, осталось неизменным.
Каждый доброволец был обязан иметь свое оружие, два фунта21 пороха и пули и, кроме того, съестных припасов на целую неделю.
