Владимир Монастырев - Искатель. 1974. Выпуск №6
— Твил? — переспросил Гаррисон, а за ним Леруа и Патц.
— Это странное существо, похожее на страуса, — объяснил рассказчик. — Я произношу «Твил» не плюясь. В его выговоре это звучало как «Тррвирл».
— Что же он делал?
— Его хотели сожрать. И он, естественно, визжал, как сделал бы каждый на его месте.
— Кто его хотел сожрать?
— Это я узнал позже. Сначала я увидел лишь клубок черных, похожих на канаты щупалец. Они опутывали нечто, как вам описал Патц, похожее на страуса. Я не хотел вмешиваться. Если оба эти существа представляли для меня опасность, то мне пришлось бы драться лишь с тем, кто останется в живых.
Это похожее на птицу создание мужественно сражалось, нанося мощные удары своим восемнадцатидюймовым клювом. Наконец-то я увидел, что было на кончиках этих черных рук.
Жарвис даже вздрогнул.
— Но окончательное решение я принял, когда увидел на шее похожего на птицу существа черную сумку. Значит, оно разумное или домашнее, подумал я, снял пистолет и выстрелил в его противника. Я увидел судорожные движения щупалец, черная тварь чем-то брызгала вокруг, а затем с отвратительным скрежетом убралась через отверстие к поверхности. Спасенное мною существо издало торжествующий крик, повертелось на своих похожих на палки ногах и внезапно повернулось ко мне. Я держал автомат наготове, и оба мы пялили глаза друг на друга.
Марсианин походил на птицу лишь с первого взгляда. Правда, у него было что-то вроде клюва и пара каких-то покрытых перьями отростков, но то, что казалось клювом, было чем-то средним между клювом и хоботом. Он был гибким, и я заметил, как его кончик медленно двигался из стороны в сторону. У марсианина были четырехпалые ноги и руки, если их можно так назвать, и маленькое круглое туловище. На длинной шее возвышалась маленькая голова. Голова, естественно, заканчивалась клювом. Он был выше меня на несколько дюймов. Ведь Патц его видел.
— Да, я его видел, — кивнул инженер.
— Итак, мы пялили глаза друг на друга, — продолжал Жарвис. — Наконец это существо защелкало, защебетало и протянуло мне руки. Я принял это за жест дружбы.
— Не потому ли, что это создание, — сказал Гаррисон, — обратило внимание на твой нос и заметило определенное сходство с собой.
— Хорошо тебе насмехаться! Я убрал автомат. Марсианин подошел ко мне, и мы стали товарищами.
Я отыскал место у подножия скал, где было чуть потеплее, и начал собирать высохшие марсианские растения. Мой спутник понял меня и притащил целую охапку. Я вынул из кармана спички, но он покопался в своей сумке и вытащил нечто похожее на тлеющий уголек. Не успел он им прикоснуться к хворосту, как огонь запылал — а вы-то знаете, каких усилий нам стоит зажечь огонь в этой разреженной атмосфере. Его сумка, — продолжал рассказчик, — была явно фабричного изготовления, а не какой-нибудь там ручной работы. Притронешься к одному концу — она тотчас откроется, притронешься к середине — она замкнется и так плотно, что не заметишь никакого замка. Куда лучше нашей застежки-«молнии».
Греясь у костра, я решил поближе познакомиться с марсианским жителем. Показал ему на себя и сказал: «Дик». Он сразу понял, протянул свою костлявую лапу и повторил: «Дик». Затем я показал на него, и он произнес звуки, которые я обозначил как Твил, но его произношение воспроизвести невозможно. Мы поняли друг друга; я еще раз повторил «Дик», затем показал на него и сказал: «Твил».
В ответ он что-то прощебетал — какое-то подобие отрицания, и произнес нечто похожее на «Прут» и затем еще множество разных звуков!
Но я называл его Твилом, и, казалось, ему это нравилось.
Твил наконец запомнил несколько слов, и это было большим достижением. А его речь я вовсе не мог понять, то ли потому, что не улавливал связи слов, то ли мыслили мы по-разному — вернее, я думаю, второе. Наконец я отказался от языковедческих попыток и решил заняться счетом. Я показал ему на камушках, что дважды два — четыре. Твил сразу понял и показал мне, что три и три будет шесть. Мы сделали еще шаг вперед.
— Поскольку, я теперь установил, что Твил прошел по меньшей мере начальную школу, я нарисовал на песке кружок, означающий Солнце, показал на него и в сторону запада. Затем нарисовал Меркурий, Венеру, нашу праматерь Землю и Марс, обвел широким жестом, вокруг, показывая, что мы на Марсе. Таким способом я хотел навести его на мысль, что моя родина — Земля. Твил тотчас же понял чертеж… Он наклонил над ним свой клюв, с щебетанием добавил к Марсу Фобоса и Деймоса, а к Земле — Луну!
Представляете? Это означало, что соплеменники Твила употребляют телескопы, что они цивилизованные!
— Ничуть не бывало! — возразил Гаррисон. — Луна отсюда видна как звезда пятой величины. Они могут наблюдать за ее движением и невооруженным глазом.
— Это относится только к Луне! — проговорил Жарвис. Ты не понял моего доказательства: Меркурий-то ведь невидим? А Твил знал о Меркурии, ведь он показан Луну не со второй, а с третьей планетой! Если бы он не знал о Меркурии, то считал бы Землю второй, а Марс — третьей планетой, а не четвертой. Не так ли? Все шло гладко, мои объяснения продолжались, и, надеясь, что он поймет мою мысль, я указал на чертеже Землю, затем показал опять на себя и на Землю, которая ярко синела на западной стороне небосклона.
Твил начал возбужденно гоготать и щебетать, подпрыгивать и садиться, и я решил, что он понял меня. Но внезапно он стал показывать то на себя, то на небо. Он показал на свое тело, а затем — на Арктур, на свою голову, на звезду Спику, на свои ноги и затем на полудюжину звезд, а я только и делал, что пялил на него глаза. Вдруг он высоко подпрыгнул. Что за прыжок, черт побери! Чуть не к самим звездам, наверняка футов на семьдесят пять! Я видел его силуэт на фоне неба, видел, как он возвращался, держа голову вперед, и остановился с помощью своего клюва — прямо в центре солнечного круга, который я нарисовал на песке.
— Чушь! — заметил начальник экспедиции. — Несусветная чушь!
— Поначалу так показалось и мне. Я смотрел с удивлением, как он вытаскивал из песка голову и вставал. Я подумал, что он не понял моих объяснений, и начал все сначала. И опять все повторилось: клюв Твила таким же образом очутился в центре моего чертежа.
— Может быть, это какой-то религиозный обряд? — заметил Гаррисон.
— Вряд ли, — сказал с сомнением Жарвис. — Мы могли обмениваться мыслями до какого-то определенного предела, а дальше ничего не получалось. В чем-то мы абсолютно различались. Мне кажется, Твил считал меня таким же сумасшедшим, как я его. Мы смотрели на мир с разных точек зрения, и вполне возможно, что его точка зрения не менее правильна, чем наша. Во всяком случае, мы не могли понять друг друга, и это главное. Но, несмотря на все трудности, парень мне нравился, и мне кажется, как это ни комично, и я понравился ему.
