Луи Буссенар - Бенгальские душители
Разгадка столь феноменального успеха британского оружия была проста: применили пули с невиданной ранее поражающей силой.
До этого английские солдаты, вооруженные превосходными ли-метфордовскими винтовками (если только смертоносное оружие вообще можно назвать превосходным), стреляли обычными патронами с небольшими пулями в никелевой оболочке. Пули эти могли, конечно, нанести противнику серьезный урон. Но если они не попадали в кость, то оставляли в ткани мышц небольшое отверстие правильной формы, и подобное ранение не всегда выводило вражеского солдата из строя. Итальянцы еще во время абиссинской войны[51] заметили, что такие пули, даже проникнув довольно глубоко, далеко не всегда останавливают сильного и решительного бойца. Но англичане — люди практичные и быстро нашли выход. Проявив дьявольскую жестокость, они изобрели разрывные пули дум-дум, о которых мы уже упоминали.
В обычной пуле никелевая оболочка мешает свинцу распространиться внутри раны. Стоило только снять оболочку с головной части пули и сделать по бокам нарезки, как свинец смог свободно проникать в тело. Поскольку англичане говорят про такие пули, что у них на «носу» виден оголенный свинец, «филантропы» из-за Ла-Манша называют их еще «мягкими носами», или, по-английски, «софт ноуз».
«Мягкий нос», или пули дум-дум, — вещь ужасная. Когда такая пуля попадает в тело, ее наружная часть задерживается, а внутренняя, свинцовая, из-за своего веса продолжает углубляться в мышечную ткань и, принимая форму диска или гриба с неровными краями, производит губительные для человеческого организма разрушения. Ткань, кровеносные сосуды и нервы рвутся, кости дробятся. И если входное пулевое отверстие имеет диаметр карандаша, то на выходе ширина раны может достичь десяти и более сантиметров! В большинстве случаев всякий, в кого попала разрывная пуля, обречен, поскольку сращивание костей, сшивание сосудов или перевязка раны не приносят, как правило, исцеления.
Пули дум-дум были известны в Индии и до битвы при Чакдаре. Отдельные отряды сикхов и гуркхов[52], составляющих элиту индийской армии, уже не раз с успехом применяли их, хотя и в сражениях меньшего масштаба. Однако европейцы еще не пользовались этими пулями. Но главнокомандующий, решив во что бы то ни стало разгромить многотысячное войско мусульман, осадившее чакдарский лагерь, не колеблясь, приказал раздать солдатам уже опробированные смертоносные патроны.
Можно понять ярость, охватившую туземцев, когда они познакомились с пулями дум-дум. Эти воинственные, драчливые племена привыкли к обычным пулям в никелевой оболочке, которые вполне прилично вели себя по отношению к ним, и чуть ли не уверовали в свою неуязвимость. И вдруг — раздробленные кости, разорванные ткани, обреченные на смерть раненые. Не бой, а людская мясорубка! Даже самые отчаянные и решительные, и те впали в панику.
Старик Мокрани, прозванный Безумным муллой и прославившийся неистовыми проповедями, приводившими в фанатичный экстаз правоверных мусульман, был разгневан. Он обещал своей пастве победу, причем победу решительную — уничтожение всей английской армии! И вдруг его престиж безнадежно подорван: пророки не могут ошибаться! Пытаясь хоть как-то спасти положение, Безумный мулла, бессовестно перевирая высказывания из священных книг, обвинял во всем двух пленных офицеров. Привлечь майора с лейтенантом к ответу за позорное поражение и сделать их козлами отпущения было для муллы детской игрой.
Над офицерами нависла серьезная опасность: ведь они находились в руках у фанатиков, известных своей жестокостью по отношению к пленным. Кто знает, какую на этот раз придумают пытку дикие азиаты!
Пленники понимали, что спасения ждать неоткуда, и мужественно ожидали самого худшего, так как знали: в этой войне нет места пощаде! Единственным утешением для них было то, что кольцо вокруг их лагеря прорвано.
Больше всего офицеров тяготило их постоянное пребывание на виду у всех. Открытому воздуху они предпочли бы тюрьму, где смогли бы в уединении предаваться печальным раздумьям. Они гордо сносили оскорбления, которыми осыпали пленных туземцы, и их выдержка и хладнокровие даже снискали к ним уважение со стороны отдельных воинов-мусульман.
Особенно неистовствовал в отношении европейцев Безумный мулла. В грязном рубище, едва прикрывавшем его тело, с обнаженными руками и ногами, с всклокоченной бородой и горящими на худом лице глазами, он то и дело приходил оскорблять англичан, бранил их, совал им под нос кулак и даже пытался царапать черными и скрюченными, как у хищной птицы, когтями. Среди непонятных слов, которые изрыгал фанатик, постоянно повторялось одно — «дум-дум».
Лейтенант Тейлор, несмотря на свой удивительно спокойный для молодого человека характер, однажды не выдержал. В приступе гнева он, резко выбросив кулак, ударил муллу в лицо. Послышался хруст, и старик со сломанной нижней челюстью мешком повалился на землю.
— А это тоже дум-дум? — спросил лейтенант после отлично проведенного удара, который одобрил бы и чемпион Соединенного Королевства[53].
Не в силах сказать хоть слово, старик лишь барахтался, кряхтя и стеная. Изо рта его потекла кровавая пена.
— Браво, Тейлор! — воскликнул майор. — Надеюсь, этот негодяй не сможет больше призывать к священной войне против нас!
Офицеры были уверены, что их тотчас растерзают за увечье, нанесенное столь почитаемому святому лицу. Ничуть не бывало! То ли упал престиж старика, то ли решили сохранить им жизнь для особо изощренных истязаний, только пленных заперли в глинобитном домике, охраняемом целой группой вооруженных до зубов мятежников.
Тут только смогли они отвести душу и поделиться теми ужасными вестями, которые дошли до них перед самым боем. Первым нарушил тишину майор.
— Ах, Тейлор, — проговорил он с болью в голосе, — если бы вы знали, как я несчастен! Моя жена, моя чудесная подруга убита!.. Ясновидение меня не обмануло… Бедные мои дети остались круглыми сиротами, безо всякой поддержки… Ведь меня уже, можно считать, тоже нет.
— А мне каково, милорд!.. Я потерял отца! Он тоже убит! Бедный отец, мой первый и единственный друг… Ах, милорд, позвольте мне выплакать всю сыновнюю боль… Страдания мои ужасны, грудь разрывается от одной мысли, что я никогда больше не увижу моего доброго отца, не услышу из уст его: «Ричард, мой малыш!» Да, я всегда был для него малышом… Отец, отец!..
Майор протянул к нему руки, и юноша кинулся к герцогу, рыдая.
Эти мужественные люди, только что хладнокровно подставлявшие грудь смертельной опасности на поле боя, дали волю своим горестным чувствам. Обильно текли слезы, сердца разрывались от безысходности.
